Нежность к мертвым

Данишевский Илья

вырвался красный смерч, как потоки крови, кроваво-медных

многоножек. Первое поколение истинных жителей этой земли

были рождены из яиц многоножек, что отложены под кожу

строителей Храма Мандибул; тысячи максилл изъели узорные

233

Илья Данишевский

рукотворные фрески, распрыскав желчь, сблевав свои жидкие

нервные узлы, истинные властители этого места окислили

Храм Мандибул, осклизлили его, сделали священным… в узоре

законсервированных

человеческих трупов, будто стеклянных,

отброшенных хитиновых пластин, въевшихся в стены зеленова-

тых желудочных переживаний, высохших под солнцем и напо-

минающих эмаль. Фрэнк видит, глядя в черный анус солнца,

хозяина этого места. Это напоминает диафильм, предзнание,

сверхзнание: бледные тонкие пальцы страшной руки спят, по-

груженные в трещины храма, изящные длинные тела ползают

по фалангам в темноте этих трещин, откладывают яйца под его

божественными ногтями; пятно света высвечивает запястья,

испещренные шрамами, цветом и формой — позвоночники,

поперечно выпирающие венами, Непроизносимый, истинное

имя которого подвластно лишь только шелесту сколопендр,

пришел из лопнувшей земли, чтобы стать священником Храма

Мандибул, он нашел свое призвание в убийстве колонизато-

ров… их детей, особенно, их детей. Детские трупы лежат в его

камере, опутанные стеклянной слюной, как фарфоровые куклы,

с выеденными глазными яблоками, в темноте этих пещер клуб-

ки Его детей неустанно множатся; тело — в бесформенных

одеждах и шелестящих массах, он — тот самый Орфей Шумана

— в саване мушиных крыльев, Неизвестный, с лицом, спрятан-

ным под шарфом гнили, трещин, хрустальных масок, мух и

многоножек; многорукий служитель Храма Мандибул опреде-

лял все в этом месте — убить этих или породить новую стаю —

как ярый сын Темного Отца, он почитал порядок, гниение и

древо Клифот, бывшее сердцем этой земле, бревна которого —

стали остовом Зеленого Дома, царит в котором Непроизноси-

мый и верный любовник его – Фрэнк.

Пришло время для чего-то чудовищного, неизвестного, но

важного. Фрэнк знал это. Пришла минута забыть Астру, но не

просто забыть, а как опростаться — уничтожить каждый ее гул

внутри себя, всякое напоминание о ней, всякую зацепку. Жи-

вот неустанно болел, тошнота подталкивала Фрэнка к средото-

чию музыки, вдаль от пляжа, сквозь влажные и живые леса к

Храму Мандибул. Он уже знал, что станет Матерью Стаи, бу-

дет оплодотворен Непроизносимым… Шуман — Шуманом кри-

чит эта земля, музыкой, стонами,

смертью, фугой, завывает

ветер в мангровых зарослях. Фрэнк слышал Шумана в свет-

234

Нежность к мертвым

ских салонах, в лакированных туфлях, ноги, в гробах которых

затекают и источают нестерпимую вонь, в светских салонах, где

англичане ищут свои шансы. Это воспоминание быстро испа-

рилось, так же быстро, как пришло. Вновь в голове Фрэнка

крутилось «Я будущая Мать», нелепость этих слов не проника-

ла внутрь, будто мысль, дух и тело находились во власти сла-

достной анестезии, будто ядовитые мандибулы морских сколо-

пендр укусами остудили нервы Фрэнка. Его ждало яростное и

болезненное удовольствие родов, множество красноватых тел

выйдут наружу сквозь его кожу, образовав в ней дыры; в эти

же дыры, гноящиеся и пенящиеся краснотой, будут возвра-

щаться детеныши две первых недели, чтобы дремать в тепле

своей матушки; слизь и смрад не дадут Фрэнку умереть от

болевого шока… он уже предвкушал, как поры разойдутся в

стороны, как разорванный кожный покров станет Домом, как

сотни детей наполнят его тело шелестом и многоголосым хо-

ром, как они будут испражняться и срыгивать в его эпидерму,

как покидать убежище каждое утро, как он будет скучать по

ним и ощущать себя опорожненным днем, как вновь будет

наполняться по вечерам, как будет убаюкан их возвращением,

как будет чувствовать себя гнездом — вначале необходимым

(детеныши покусывают его в знак любви), а затем покинутым

до тех пор, пока Непроизносимый вновь не оплодотворит его

эпидерму; разрушенным, всеми оставленным гнездом, раскуро-

ченным крупом, спящим в Храме Мандибул, в камере его пло-

жений, в нерестовых жидкостях, дерьме, блевоте, с выеденными

потовыми железами, с выгрызенной кожей, испещренной нора-

ми и потаенными ходами, вероятно, слепой, лишенный движе-

ния, лишенный других желаний, кроме как вновь — быть насе-

ленным гнездом. Покинутое всеми жилище исходит гноем на

каменный пол. Раны смыкаются, а затем легкая пленка, склеи-

вающая ее края, вновь лопается, источая музыку Шумана,

смерть, ее музыку и ароматы.

Непроизносимый анестезирует кожу, затем откладывает в

нее яйца, вкладывая в нанесенные раны яйца те, что были от-

ложены под его длинные ногти. Запястьями с шрамами-