Нежность к мертвым

Данишевский Илья

ности; мы никогда не понимаем законов и происшествий, они в

наших «здоровых» глазах имеют лишь нелепые оправдания; на

самом же деле все происходящее — тень тех, других событий и

процессов; мы — это земная манифестация их движения. Если

ты хорошо приглядишься к отражению в зеркале, то поймешь,

в нем отражена не ты, но Жан-Поль Сартр; а точнее, и ты, и

он, вы оба не существуете, ваши лица — лишь отражения ка-

кой-то истинной сущности, которая решила

посмотреть в зер-

кало там, в вечном городе, и ее прихоть принудила твое тело

подойти к зеркалу и тоже заглянуть в него… все, что ты ви-

дишь, не имеет значения; каждое твое действие сделано для

них…

– Почему ты опоздал?

– Что?

– Почему ты не сделал мне предложение?

– Зачем?

– Мне пора.

Она плачет. Удаляется. Туманная даль. Отголосок какой-то

драмы в вечном городе. Возможно, дева-с-червем вновь опозда-

246

Нежность к мертвым

ла, и на этот раз дом не впустил ее в себя. Кто знает. Дева-с-

червем плачет, и поэтому дева-с-репьем удаляется от меня и

плачет.

Я удаляюсь, потому что что-то удаляется. Мое тело болит,

ключ внутри него, как Вечный жид. Моя боль — Вечный жид.

Я засыпаю, погружаюсь в город, потому что кто-то в городе

заснул и видит мое спящее тело. Амстердам ли? Я помню, как

завязывал шнурки, а ты сидела возле трупа собаки и упраши-

вала ее не умирать и говорила, что зарастет. Верила, что собака

— это рыцарь с другой стороны, прибежавший к тебе на четы-

рех лапах любви, но убитый. Ты плакала и верила, что зарас-

тет. Как красиво репей целовал твое платье…

247

Илья Данишевский

6. Портрет Греты и ее гроба

То был год Греты Гарбо, иначе и быть не могло. Они все-

гда именовали отрезки вечности знаменитостями, увлечениями;

фрагментами тех, кто отражал час или день своей жизнью. Они

не стеснялись примеривать чужое естество, в год Греты ее зва-

ли Грета, а его Бенедикт, по вечерам они изучали все, что каса-

ется Гарбо, если не испытывать мимолетных вспышек и увле-

ченностей, время будет похоже на липкий ком, прошлое и бу-

дущее никогда не имело значение, и то и другое происходило в

одну секунду, воспоминания и надежды переплетались, изме-

рить эту нескончаемую неразбериху цифрами или чем-то дру-

гим невозможно, и поэтому-то был год Греты Гарбо.

Они проживали в доме причудливых фантазий, архитек-

турная шизофрения представила атлантов сифилитиками:

ог-

ромные статуи с обезображенными лицами поддерживали сво-

ды крыши; дом на Альфо-плац или вырастающий чуть левее

Парижа, в Праге, или, может, в подземном Нью-Йорке имел

красивую крышу, общее настроение Парфенона и угрюмость

разоренного донжона. Стены дома бесцветны, иногда кажется,

что они прозрачны, и внутри постоянная суета: Грета в боа из

детских косточек пожимает руку миссис Д., господин Бенедикт

отплясывает буто27 в бежевой ванне на втором этаже, напевая

под нос латинские выражения, подмывает гениталии, раскля-

чившись над биде, какие-то дети снуют из комнаты в комнату,

проститутка дежурит в гостиной, но стоит приглядеться, и

оказывается, что размалеванная девка, исковерканные части

танцора буто, и миссис Д. и все остальные — просто нарисова-

ны на стенах; дом – огромная головоломка – построенный по

архитектурному безумию сына Лазаря, высится неясно, где,

будто произрастает из теплого грунта, а мертвый сад вокруг

27 Как бы ритуальный танец очищения.

248

Нежность к мертвым

этого остова — калька семирамидовых кущ, черные стволы

давно упавших дубов с высоты птичьего полета напоминают

сгоревший Эдем, а сам сгоревший Эдем — напоминает сгорев-

шее человеческое тело (участок вытянут в длину и больше

напоминает звезду, возможно, звезду Бафомета) с ярко-

зеленым сердцем крыши странного особняка. Грета часто здо-

ровается с нарисованной миссис Д., выходя в сад. Здравствуй-

те, миссис Д., как ваша пустота? Ничего-ничего, дорогая, ниче-

го-ничего не меняется.

Первый этаж напоминает гостиницу начала 20-х, или одну

из богато украшенных палуб Титаника; когда срывает кран,

сходство просто потрясающее. Бенедикт забирается на стул и

смотрит, как вода медленно наполняет пол, обои меняют цвет,

животные на обоях задирают ноги, особенно оленята ярко-

желтого, солнечного или желточного, цвета; Бенедикт смотрит

на лампы дневного света, Бенедикт гладит правой рукой запя-

стье левой руки, гладкая кожа, бежевые воспоминания детства,

которое выражено одним холодным вечером, одним коротким

воспоминанием: у Иуды красиво-печальные глаза, чувственные

губы немного подрагивают, когда поднимается ветер, хитончик

задирает колени, как же хотелось коснуться этих колен краси-