Нежность к мертвым

Данишевский Илья

тяготел к клише и штампам мыльных фильмов ужасов, насе-

ляющие его персонажи были картоны, трагедия развивалась

фарсом и шуткой, настоящая же драма светилась в оголенном

сердце Греты, вся эта кровь, античная агония разворачивалась

для нее одной, своей мишурой обогащая нескончаемый кошмар

ее снов, питая чувство вины и ответственности), где Варфоло-

мей надевал накрахмаленный пеньюар, и называл какую-

нибудь сиротку «ах, моя маленькая Гретель,

пойди-ка помоги

255

Илья Данишевский

мне на кухне». Кошмар был невидим, его воняющая мертвеца-

ми репрезентация не имела значение, лишь усугубляла жизнь

Греты, парфюмы, платья, платьюшки и любовники, ничто не

могло ее утолить, вереница хитросплетенных тел напоминала

механизм часов, извращения без ограничений и ответственно-

сти растащили ее Я на куски, эти куски жарились на ярком

солнце Ривьеры и корчились на крючьях пса по имени Варфо-

ломей; иногда Грета писала письма матери, и Бенедикт гово-

рил, что отправляет их, конечно, отправляет, но на самом деле

мама умерла давным-давно, Грета не имели никакой привязки

к реальности, никакой возможности выпутаться из всего этого,

она даже не знала, как жить без этой безграничности, что слу-

читься, если Бенедикт бросит ее, если Дома не будет, что слу-

чится, если однажды случится Перемена… весь этот ад нагро-

мождался и выстраивался ради одного единственного выстрела

в сердце Греты, все работало синхронно и вычурно, все при-

учало ее к богатству-распутству-фантазиям, ради минуты, когда

нескончаемость завершится.

Бенедикт дал ей все, что она могла вообразить, все, о чем

может мечтать женщина. Подарил ей внешность Греты Гарбо,

дал ей имя Греты, волшебный Дом, пса, как символ семейного

счастья, мужа и супружеские ночи. Он выбрал одну из всех, и

подарил ей тьму. Себя и свою тьму, свой дом-тьму и пса тьмы.

В своей комнате Бенедикт пишет письмо Джеффи, в своей

комнате Бенедикт стаскивает через голову человеческую кожу

и становится самим собой. Грета знает, что ее муж — танцор

театра Шута, что он называет себя ангелом с тысячью дьяволь-

ских лиц, это ничего не значит.

Вначале Дом был просто Домом, девочка из провинции ра-

довалась белым шторкам и коричневым гардинам, большому

псу и мужу в строгой рубахе. Распутство зрело в ее психике,

как раковая опухоль; распутство всегда раскручивает свои

кольца в атмосфере полнейшей возможности и безнаказанно-

сти. Когда ее звали вовсе не Грета, она была Алисией, в ша-

почке и мантии магистра, она имела скудные

мечты, будто

сворованные у тысячи других женщин, и не знала, реализуются

ли они, ворвутся ли в реальность, или так и останутся внутри;

раньше она жила исключительно внутренней жизнью, пока

Дом не позволил все внутреннее воплотить, самое страшное

256

Нежность к мертвым

внутреннее, самое влажное внутреннее, самое запрещенное и не

имеющее имен. Она любила кинематограф, вмуровывала себя в

каждый кадр, жила потусторонней жизнью, пока не пришел

Бенедикт. Кажется, тогда его звали мистер Бомонд, и Алисия

не была его первой женой, может быть, какой-то тридцатой

или какой-то, Алисию это не волновало, она больше не думала

о прошлом, казалось, внутренняя жизнь не имеет предела, даже

в разврате нельзя достичь конца, но теперь ощущается, что

периферия близко, она скомбинировала тела во всех возмож-

ных вариантах, испробовала и выпила сок, количество цветов и

комбинаций оказалось истощаемым, Бенедикт позволил ей

убедиться в этом на собственном примере. «Ты будешь иметь

все», сказал он и сказал правду, он был многодушен и никогда

не имел повода лгать, «но когда-нибудь ты упадешь, Грета, и я

отниму у тебя все; все перестанет принадлежать тебе, Я, мой

Дом, мой Пес, все это исчезнет и растворится когда-нибудь,

когда ты нарушишь нашу черту, наши правила, я не запрещаю

тебе мыслить, поглощать, комбинировать, выплескивать нару-

жу, но есть определенный свод правил, по которому мы живем.

Мой Дом не умеет прощать, я отниму у тебя все, когда ты

упадешь, твою внешность — потому что это МОЯ внешность,

которую ты одолжила — мою жизнь, которую ты взяла, меня и

моего пса, этот Дом, вся ты уйдешь в туну, как только нару-

шишь одно из правил. Мы будем играть с тобой, Грета, мы

будем играть с тобой столько, сколько у тебя получится. Ты не

можешь победить. Мы играем тысячелетия, разными жизнями,

разными женщинами и мужчинами, не спрашивай кто мы, это

не важно, я дам тебе все, если ты выйдешь за меня замуж», –

сказал Бенедикт, именно это он сказал, когда Алисия спусти-

лась с постамента, путаясь в своей мантии магистра, когда

обняла маму, когда отец поцеловал ее в висок и прижал к гру-

ди ЕЕ диплом, будто собственное достояние, когда Алисия уже

не могла думать, до того бархатная шапочка сдавила виски,