Нежность к мертвым

Данишевский Илья

кажется, меняющий очертания от одной ночи к другой, может

быть, меняющийся лишь только горизонт убаюкивает какую-то

улицу прочь от моих глаз, и стоит обернуться, из этого мягкого

горизонта вырвется мне навстречу другая улица. Прага ли,

Брест? Я точно знаю, когда двигаюсь вперед, что впереди меня

Амстердам, но что позади меня – я не знаю, как это причудли-

во бывает в наших снах — что-то неявное нам очевидно, но

иное остается темнотой —

и почему-то мне кажется, что ключ

мой не подходит ни к одной двери для Бреста и Будапешта, он,

почему-то, создан для Амстердама, и поэтому я иду вперед.

Какой же он, город, не претендующий на факт, спящий передо

мной, о котором я лишь подозреваю и впиваюсь в его неиз-

вестность(?), – не тот ли, каким я желаю его видеть, и тогда

мне кажется, что я и не хочу отыскать никакую дверь, потому

как найдя, сны мои прекратятся. Я не знаю, хочу ли этого.

Город, как живое существо, мне не отличить даже его эпоху, но

огромное дитя на двухголовой собаке продает на перекрестке

238

Нежность к мертвым

брошюры святой Гекаты, и когда я спрашиваю «не знаешь ли

ты одной двери, которую, возможно, кто-то уже искал до ме-

ня?», пес отвечает, что «перекресток — суть множество дверей»,

и я сворачиваю хаотично, почему-то, не могу даже понять куда

я свернул от этого пса; ведь реальность моя расплывается и

что-то я вижу медлительно, а что-то проскальзывает и комкает

ночные минуты в одно мгновение, я стою перед собором, та-

ким, каким мы представляем себе эти готические соборы, ка-

федральные соборы горбунов и, конечно, большую площадь

перед таким собором, – я стою посреди такой площади. Мне

не кажется, что где-то здесь существует нужная дверь, вероят-

но, я ошибся поворотом, какой большой собор, нет времени

возвращаться, время мое упущено… помнишь, ты наклонялась к

умершему псу и говорила ему, что рана, его большая рана на

животе — зарастет(?), а я отвечал тебе что-то и как только

слова рождались, мне становилось стыдно за них25, за всю их

25 Облаченные в разговоры о дорогой одежде, а не дорогую одеж-

ду. Литераторы, дискуссии подвергающие метод, а не результат. Особи

мужского и женского пола, часто стремящиеся размыть эту невиди-

мую границу; расширить ее, поговорить о вопросе восприятия и ген-

дерной самоидентификации. Каждый из них — если бы уже умер —

возмущался относительно той последней вариации, в которой его

запечатлевает память; та последняя

сыгранная роль, оттеснившая все

прочие. Они окружают меня. Как стены. Идя вдоль которых, я разли-

чаю мельчайшие трещины их глинобитного тела. Бывало ли, что кто-

то из вас останавливался, чтобы разглядеть, как мужчина пытается

завязать шнурки; не то, чтобы у него ничего не получалось, я совсем

не об этом, но эти его движения пальцев, эти его дыхательные движе-

ния, эти его контуры и силуэты во время этого крошечного движе-

ния… иногда мне кажется, мы останавливаемся и пытаемся завязать

шнурки, чтобы вспомнить что-то неуловимое. Может, воспоминание

давно забытой боли, чтобы воскресить ее на языке; той, которая оста-

лась лишь застывшим фактом; чтобы, быстро двигая пальцами, ощу-

тить на них источник чувства вины или маниакальной привычки;

разглядывая и продолжая продвигаться — как к маленькой смерти — к

тому образу, где любовница безнадежно лежит на простынях. В Ам-

стердаме был тот год, осень, я шел по проспекту, вокруг были люди…

не ради этого ли я сажусь почти на колени посреди другого города,

чтобы вернуться в Амстердам? Но если так — ради чего? Над этим

бьются все настоящие писатели; не те, что окружают меня, но другие,

которые постоянно задаются вопросом Возвращения в свое прошлое и

239

Илья Данишевский

мощную рациональность, а ты сидела на земле и на твоем пла-

тье висели головки репейника.

– Послушай, мне снится, что я в безымянном городе. Я

брожу между его витрин, между людей, на некоторых маски,

другие чем-то странны, но я не могу понять чем; там статуя

женщины с песьими головами, и там, когда я в этом городе,

для меня нет в ней ничего странного. Я двигаюсь по городу с

особым ритмом, и, клянусь тебе, моя речь Здесь стала подобна

ритмам Того города. Иногда даже — я житель Того, где стран-

ное переплетено с привычным, и мне снится, что я здесь, в

этом мире, из которого как бы вырезано или скрыто от глаз все

Другое. Когда я там, на улице, я постоянно что-то ищу. У меня

есть ключ, и я ищу для него дверь. Вначале я пробовал каждый

встречный замок или вставить в глазное яблоко, потом стал

больше ощущать, и теперь, когда я иду по улицам и просто

обыгрывание вариантов давно ушедшего… это бесконечная эксгумация.

Раз за разом из темноты будет вырисовываться что-то давно извест-

ное, уже отточенное, и обрастать цветастыми мелочами. Поэтому это