Нежность к мертвым

Данишевский Илья

болен или не успел прийти на площадь вовремя, – но все же

они возвращаются в свое стойло. В мягкой плоти они засыпают

и чувствуют уют ее потаенных скважин, они двигаются вперед,

желая пробудить ее воды.

277

Илья Данишевский

Медея. Я хочу изменений.

Мать. Каких-либо глобальных изменений?

Медея. Именно.

Мать. Я понимаю, к чему ты клонишь. Мне не хотелось бы

баловать тебя, чтобы не расшатывать твою покорность, но я

готова

пойти тебе навстречу. Ты можешь занять комнату на

первом этаже, она совсем не такая, как твоя комната, вид из

окна совсем иной, ты будто попадешь в другой мир. А еще мы

могли бы купить тебе новые платья. Если ты откажешься от

своей привычки к цветам и фасонам, доверишься новизне, твои

горизонты будут расширены до бесконечности. О, не надо так

реагировать, мы с твоим отцом всю жизнь работали для этого

мгновения, пусть я, конечно, и не работала, но выполняла важ-

ную миссию — принуждать к работе Его, – и вот, мы готовы

отдать всю эту кровь тебе, Медея, и все наше состояние на

твой гардероб. Мы понимаем, как важно это для молодой де-

вушки — перемена.

Медея. Спасибо, мама, но я не совсем про это.

Мать. И я тоже. Я говорила о городе моего сна. О женщи-

нах, которые ждут своих мужчин с работы. Это такой же город,

как и все остальные, где женские прелести дожидаются при-

косновений и ласк работников фабрики, – так я подумала, но

затем увидела, что все эти женщины сшиты в одно, огромная-

огромная гора из женских тел, а точнее — огромное животное,

червь, сотканный из миллиарда женщин, – долго существовал

под землей, и показал свою голову в этом городе. Вместо пло-

щади вход в пещеру, ты ведь знаешь, Медея, какие глубокие

символы сопряжены с пещерой, какая хтоническая мощь в

одном этом слове — «пещера», – и из этой пещеры огромный

червь, сделанный из женских тел, показал свою голову, опро-

кинул ее на асфальт, и позволил мужчинам резвиться со свои-

ми… с чем бы это сравнить, кусочками (?), деталями (?), час-

тями? Нет, скорее эти женщины как волоски на лице, то есть

растут из массива белого тела первобытной матери, и это даже

не червь, а линии или щупальца, идущие из центра вселенной,

под всеми городами, огромная и великая мать бьется сердцем и

двигает прогресс человечества… это она порождает в тебе же-

лание перемен и новых платьев, это она принуждает мужчин к

работе на фабрике, и ее многочисленные дочери удовлетворяют

мужские потребности. И вот я увидела ее во сне. Дочь багро-

278

Нежность

к мертвым

вую, с чашей из человеческой кости, а в чаше той блуд и мясо,

– все то, что нужно мужчинам. Центрально-царственное ее

тело росло из вершины этой горы, оно было, как ноготь, если

вновь продолжить метафорический ряд, и на этот раз сравнить

червя с пальцем первобытной матери, – главная женщина

сидела на червивом троне, и другие женщины образовывали

массив ее вотчины, надзирательница, Дочь багряная, с венцом

из зубов проституток, сидела на спине этого диковинного зве-

ря-червя и поила мужчин города блудом из своей чаши, мясом

своих дочерей, и если это была гора, то мужчины — сношали

камни, и не видели этого сквозь свои повязки, и мужчины не

понимали, что сношают камни, потому что мужчинам, что кам-

ни, что женщины, что другие мужчины. Что может значить

этот сон, Медея?

Медея. Предсказание о будущем?

Мать. И что же я предсказала?

Медея. Помнишь амариллисы, которые отец раньше так

часто приносил нам?

Мать. Помню. По букету за каждую шалаву, на которую

хотел бы заскочить. А с тех пор, как тело перестало возбуж-

даться, иссякло и его чувство вины перед нами, потому больше

нет амариллисов. Но, может, есть и другая трактовка. Ты ведь

знаешь, что всякая вещь должна быть рассмотрена со всех

сторон. Так говорил один мой любовник, драматург, и я думаю,

в чем-то он был прав. Помимо этой правоты, он дарил мне

амариллисы, и твоего отца это злило. Возможно, не собствен-

ным чувством вины он наделял цветы, но принуждал меня к

этому чувству.

Медея. Ты не говорила мне об этом драматурге.

Мать. Я забыла. А сейчас я вспомнила, что любила его.

Медея. Прямо любила?

Мать. Конечно.

Медея. И почему ты не ушла к нему?

Мать. Не знаю, так получилось. Наверное, я просто не

люблю уходить. Вот ушла к шоферу, а когда закончилась лю-

бовь, вернулась. Я женщина, и у меня много платьев, а значит,

мне приходится возить их туда и обратно. А этот шофер… ко-

гда он любил меня, то, конечно, подогнал машину, и помог мне

загрузить в нее вещи, а потом сам же разгрузил, то есть — по

его меркам — достал для меня звезду с неба. А вот обратно

279

Илья Данишевский

пришлось самой. Твой отец даже не помог мне поднять их на

второй этаж; его мелочность, его повышенное внимание к сво-