Нежность к мертвым
Шрифт:
гардины, хочет что-то ощутить, она поджигает себя изнутри,
хочет трагедию, ведь все составляющие трагедии налицо, но
ничего не чувствует. Она даже говорит вслух, говорит гарди-
нам, ведь в трагедиях всегда говорят с мебелью, говорит, испо-
ведуется, и говорит так тихо, пыльно, приглушенно, как плачет,
но все мертво. Но она продолжает: «…а у него оказался сын. И
сейчас ему все равно. Можно оказаться с ним в постели, но
нельзя в его сердце.
оказался сын, и я как бы виновата, как бы чувствую стыд, но
не знаю, за что, но чувствую. Как все не так, как я бежала от
него, как вытравила ребенка в ту ночь, и потом ждала наказа-
ния от кошмаров, но Бог спал. Я вытравила, чтобы он кричал и
плакал, но было поздно. Он не кричал, он не плакал, и у него
был сын, и он ничего не чувствует. И я к нему ничего не чув-
ствую. И никогда… не чувствовала к нему ничего и никогда. И
к этому ребенку. И даже к тому, что этого ребенка нет. Мне
даже не страшно. И будто бы слегка обидно, но это лишь тень
и иллюзия обиды, что эта свинья пьяна и она далеко, ей не
хочется плакать и стоять на коленях, а я бы его не простила,
77
Илья Данишевский
потому что ничего не чувствую, но разум играет, что ему как
будто обидно за то, что эта свинья уже давно стала отцом. А я
бы не простила, но хотела бы проявить это непрощение, чтобы
он встал на колени и плакал, и обидно, что он не стоит, он не
знает, что я его не прощу, и ему даже не важно — прощу или
нет — он даже не знает, что мой разум играет сам с собой в
обиду» – и опустилась вниз по градине, старая прачка, увидев
миз М. подумала, что та расчувствовалась от старой любви, и
только миз М. знала, что ее сейчас вывернет наизнанку от
перепитого шампанского, и что в сердце у нее пусто, только,
кажется, все четыре сердечные камеры заполнены алкоголем, и
от каждого удара сердца вверх по телу, сквозь гортань, выходят
пузырьки, и сердце пустеет.
И тут подползла старая прачка. Все было испорчено. Зала-
мывание пальцев в гостиной желтого цвета и приглушенного
света было испорчено, потому что липкий мопс обнял миз М.
за плечи и стал говорить то, что обычно и говорит одна жен-
щина другой женщина в таком случае. Трагедия удалась, зри-
тели потрясены. Стало понятно, что слышали не только гарди-
ны, что слышали и другие. От этого стало так смешно, что миз
М. не сдержалась, но прачка приняла это за слезы и стала еще
более страстно говорить то, что обычно и говорит одна женщи-
на другой в таком странном случае. И вспомнился мальчик.
Кажется, он был лет на пятнадцать младше, неместный, его
кожа была темная и не мокрая, он зачем-то пришел оттуда, где
не льет дождь. Она хотела его. Хотела выпить его жаркое серд-
це от какой-то зависти. Она не понимала, что это за чувство,
но эту горечь ни с чем нельзя спутать, и она знала, что хочет
выпить его жаркое сердце, не совсем понимая зачем. Больше
для того, чтобы и у него не горело, чем для собственного тепла.
Она хотела его, будучи старше на пятнадцать лет, она грезила
несколько дней и ловко плела сети, она получила, она выпила,
и тогда, обкрученная красной простынею, сохранившая на теле
следы его ласк и убеждений, запах его мыслей, подошла к ок-
ну, чтобы смотреть в дождь. Было так понятно, что его тело,
раскинутое на кровати, навсегда будет здесь, в стране дождя,
отныне и навсегда она в нем что-то испортила, горечь еще
оставалась, и своим хриплым — красивым, немного островатым
и хриплым, но красивым — голосом запела слова как бы из
другой вселенной, вынутые из его… жаркого сердца, а он, ли-
78
Нежность к мертвым
шенный этих слов и жары, бледнел на ее кровати. Кажется, он
умирал, но она не смотрела, его неопытное тело больше не
доставляло интереса, она просто пела, потому что эти слова в
ту ночь стали ее, и не знала, что же значит — «Aquн se queda la
clara la entraсable transparencia de tu querida presencia…» – и, не
зная этого языка, но будто отхаркивала наружу, чтобы оно
никому не досталось, и никого не зажгло, это яркое жаркое
сердце.
Когда спальня вновь открылась, миз М. была уже вновь
миз М., без тени тусклой трагедии, без налета этой глупости, а
мопс получил на чай за участие в массовке. Арчибальд сказал,
что «Эм (он так тянет звуки, как ест), такой цвет лица, та-
кой…», его жена подтвердила, и от нее пахло собаками, и от ее
мужа пахло собаками, и всем было очень хорошо. Некоторое
время все делились мертвыми словами друг с другом, а потом
начали говорить на любимую тему — какие кому снятся кош-
мары? — и все друг друга жалели и подливали шампанское.
Констебль помог надеть пальто уходящей домой даме, и миз М.
это встревожило. Не ревность, но ощущения вялости и старе-
ния в теле, своего упадка по сравнению с гладкой шеей и запя-
стьями этой: с боа, узкой сумочкой и чем-то еще неуловимым,