Нежность к мертвым
Шрифт:
вон того мужчину в жакете или нырнуть с призрачной бухты.
Глуповатый мужчина с багром, выцепит ее как тело, а она бы
заплыла, где нельзя успеть спастись, если уж телу захочется
захотеть выжить. Не хватало желания для этого прыжка, не
хотелось вымочить платье.
Иногда город накрывали еще более сильные дожди, чем
обычно. Спящий Бог видел плохие сны, и города, замкнутые
внутри Бога, тоже их видели. Каждый изнемогал от кошмара,
большинство
об этом всегда молчали. Будто этого не случается, будто бы
каждый год город не затягивает в какое-то иное пространство,
и тогда удильщик мертвых видит, как трупы венчаются под
водой, тогда у старого врача сквозь рот начинает выползать
умершая жена: холодные пальцы ощупывают зубы, и это — как
обычная тошнота, вначале неясно, что происходит; рот напол-
нен вкусом соли, и когда пальцы отодвигают губы, губы слегка
рвутся, и вкус соли находит подтверждение кровью; она вы-
ползает из него по локоть, бренчит золотистым браслетом, а он
71
Илья Данишевский
уже согнулся, на коленях, и она мертвой кистью отчаянно бьет
по воздуху, попадает по чашкам и бьет их, цепляется за ночной
столик, и лезет дальше; ее крохотная грудь лежит на его окро-
вавленном языке, голова уже разорвана, и женское тело почти
высвобождено из пут его несвежего дыхания; Нико грезит, что
трюфели поедают друг друга; влюбленные теряют влюбленных,
а затем город вползает обратно в свою банальную и затаскан-
ную реальность, где люди продолжают бродить по дождливому
городу. И старательно забывают, что он, его древние улицы и
построенные поверх древних — новые, одновременно существу-
ет и здесь, и там, где над жалкими смертными плывет среди
черных туч корабль, пришвартованный ржавыми якорями к
небу, и если посмотреть на него, сознание даст течь, можно
никогда не вернуться, просто забыть, что реальность имма-
нентна и реальна, остаться и смотреть в водоворот черных
грозовых туч, и слушать, как рвется ткань обыденного вокруг
тебя, и как медленно люди забывают о твоем существовании,
забывают, чтобы не признавать мира страшного сна и тебя, как
новую часть этого ежегодного морока.
А город такой, как обычный город. Только вечно идет
дождь. Но дамы не спрашивают, как живут дамы в других
городах, такие дамы, которые не вынуждены вечно ходить с
зонтами; как это: обувь не из резины и не на твердой подошве.
Такое спросить, как бы признать неестественность этой жизни.
И спросить, почему вечно туберкулез — усомниться, что где-то
есть место, где живут иначе, оттолкнувшись от этого, потерять
покой. И мучиться в сто крат сильнее, когда Бога вновь засосет
в область кошмарного сна, чем те, кто не думает, а есть ли
пространства без черных снов.
Миз М., в школе ее звали «крючковатый нос», и правда,
нос слегка сгорблен, ее нос и ее спина — близнецы, зачатые в
не очень удачный час; четыре года назад она была единствен-
ной, кто встретил кошмар лицом к лицу. Она думала, что в
этом будет какой-то смысл. Или ощущала необходимость уви-
деть его. В этом что-то было, и она почти хотела… хотела, но не
до конца, а только тенью желания, какой-то наметкой на него,
единственной тенью на желание за всю свою жизнь — увидеть,
что же такое ночной кошмар. Она вышла на улицу в дождь,
она не могла не послушать этой тени, потому что даже тень
желания была для нее неясна, и она прислушалась к ней и
72
Нежность к мертвым
вышла в город. Впервые кто-то видел город безлюдным. Мерт-
вый храм св. Франциска закрыли, и все магазины, все переул-
ки, все дома, всех людей закрыли внутри мертвых помещений,
все скрывались друг от друга, а вокруг города уже начинали
вращаться тучи. Ей показалось, что это дроздов закрутило в
смерч и крутит-крутит их мертвые тела по кругу, опоясывая
этими трупами внутри смерча пределы города, и что падают
вырванные силой ветра перья, но потом поняла, что это обрыв-
ки туч. Бог терял рассудок, и черные тучи собирались все туже
и туже, сплачивались, никто не видел этого, как она. Каждый
лишь ощущал, что раз в год происходит нечто, и не вдавался в
детали, они уже закрывали окна и глаза, и никогда не видели,
как именно это происходит. Как с города медленно сползает
лицо, и оголяются серые высохшие здания, ободранные фаса-
ды, как Бог прекращает думать и впадает в болезненные сны,
как эти сны вращаются вокруг города и вначале кажутся дроз-
дами, затем тучами, как ветер гуляет по улицам, как подхваты-
вает трупы собак, и ломает им позвоночники одним звонким
ударом об угол пекарни; как срывает все; и все молчит. Миз М.
в этом известном платье — каждый чаще других одежд видит
на ней именно это, с тугой серебристой застежкой на спине — с
этими сморщенными бровями, с этой сигаретой, полузастывшая