Нежный плен
Шрифт:
Порывистый, пропахший запахом костра и свежестью леса, ветер подхватил белокурые волосы девушки и накинул их ей на лицо. Годива дрожащей рукой отвела их в сторону. Все свое внимание красавица сосредоточила на широкой спине Леонардо. Тяжко было ощущать на себе чужие взгляды – и хотя девушка не смотрела на лица мужчин, она явственно чувствовала насмешку, презрение и еще что-то такое, от которого щеки её все розовели и розовели, делая образ Годивы привлекательнее и манящее.
Воины, хоть и пытались держать себя в руках (все-таки, годы дисциплины сыграли не последнюю роль в этом), но глаза их – буквально пожирали леди Годиву. Высокая, статная,
Но эта саксонка…
Она была чем-то эфемерным, волшебным чудом.
Некоторые из воинов испытали чувство сожаления, что столь прекрасная девушка подвергнется наказанию со стороны предводителя. Неужели у того не дрогнет рука?
Другие же, предвкушали развитие событий, в котором их лидер непременно проучит эту красавицу, чтобы той больше было неповадно отказывать ему.
Остальные – сохраняли что-то, вроде нейтралитета – с одной стороны поддерживали решение Леонардо, с другой – не желали насилия по отношения к белокурой саксонке. В любом случае, решающее, единственное слово было за нормандским львом.
Леонардо шел впереди. Его походка была уверенной и стремительной, и Годива, со своими пораненными коленями, едва поспевала за ним. Кожа на месте удара об камень горела огнем, будто резали ножом по ней. Девушка сглатывала слезы. Она не хотела плакать при всех. Не хотела показать свой страх. А он снова стал подкрадываться к ней, принося с собой разные картинки наказания.
Сколько девушка так шла, она не знала. Все прониклось болью и переживаниями, время стало странно течь – не ощутимо, не осязаемо, непонятно. Наконец, Леонардо остановился – пришлось, не без некой толики облегчения (из-за ран на коленях) остановиться и Годиве. Она старалась не думать, что скоро последует за этим недолгим «отдыхом». Девушка посмотрела вдаль – на горизонте тьма уже распростерла свои крылья. Совсем скоро ночь примет мир в свои объятия. Скоро этот мучительно долгий день закончится.
Пленница обвела медленным взором пространство. Место, куда привел Годиву Леонардо, было центром лагеря – вокруг расположились палатки и костры. Они освещали предводителя и его пленницу мистическим светом. Действительно, будто на алтарь привел её, чтобы принести в жертву…
Девушка обхватила себя за плечи. Скорей бы все закончилось. Ожидание наказания – само по себе вызывало мучения. Так пусть оно уже свершится! Даже если она не виновна. Даже если будет больно, Годива не намеревалась выдавать Эрика – тогда, тому точно не жить. Он и так настрадался в жизни, так пусть…
Девушка не успела завершить свою мысль, как властный мужской голос, подобно удару хлыста, разломил вечерний воздух.
– Мои воины, – начал Леонардо, и его люди замерли-затаили дыхание, ожидая вынесения приговора.
Годива тоже устремила все свое внимание на нормандского льва – он стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Давящий, неприступный и высокомерный. Их глаза встретились. Ледяными иглами впился взгляд Леонардо в снова побледневшее лицо девушки.
– Подойди, – резко бросил мужчина.
Годива, вздрогнув от такого обращения, выполнила приказ. Каждый её шаг отдавал громким гулом в голове. Каждый шаг был подобен тому, будто девушка шла по раскаленным камням. Так больно было ей.
Она остановилась в двух шагах от Леонардо, и все равно, для Годивы это было слишком близко. Слишком интимно. Мужчина продолжал раздавливать её своим взглядом. Создавалось впечатление, что еще чуть-чуть, и девушка лишится остатков сил.
Невольно, Годива скользнула взглядом в поисках кнута. Почему-то теперь, мысль о том, что её высекут, была почти естественной. Все лучше, чем смерть для брата. Так думала Годива – ни разу в жизни не испытавшая на себе удара кнута. А любовь к брату и понимание того, что таким образом она защищает его, не позволяли девушке разрыдаться от страха.
А страшно, конечно, было.
– На колени, – угрожающе – тихо, приказал Леонардо.
У Годивы перехватило дыхание в груди. На колени? Неужели, это то, что она думает? Неужели за это письмо её ждет такая расплата? Этот мужчина станет её палачом и своим мечом лишит головы?…
Девушка, не сводя взгляда с ничего не выражающего лица Леонардо, опустилась перед ним на колени…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Он смотрел на светлую макушку. Голова девушка слегка подрагивала. Мужчина уже не видел выражения её лица – секундами ранее, саксонская гордячка покорно опустила глаза, готовая смиренно принять свою участь.
Она казалась белым лебедем. Нежным, беззащитным. От этого сравнения у Леонардо свело скулы. Что за глупость он сейчас подумал? Пора заканчивать с этим.
– Эта женщина, – продолжил нормандский лев, – нанесла мне оскорбление.
Он замолчал, обводя медленным, удушающее тяжелым взором, своих людей. Убедившись, что его слушают предельно внимательно, Леонардо произнес:
– Поэтому, леди Годива, прилюдно попросит у меня прощения и присягнет мне на верность.
Она запрокинула голову. Смятение, непонимание, недоверие – отразились на лице девушки. Леонардо поймал её взгляд. В его черных глазах, на долю секунды, что-то вспыхнуло – и тут же угасло.
Воин протянул правую руку, размещая её прямо перед лицом саксонки. Она перевела взор на мужскую ладонь. Широкая, с длинными пальцами. Смуглая кожа, кое-где покрытая плоскими шрамами и темными волосками. Рука воина.
Сердце, усиленно отбивая ритм, будто подпрыгнуло до самого горла девушки. До неё стал доходить смысл услышанного. Попросить прощения, и только после – присягнуть на верность. Рука воина оказалась не просто так рядом с её лицом. Пришло время ответить за оскорбление.
Подрагивающие от волнения, прохладные пальцы Годивы прикоснулись к мужской руке. Кожа на ней оказалась такой грубой, шершавой! Не выдержав взгляда Леонардо, ощущая обжигающий стыд от всего происходящего, девушка произнесла:
– Прошу простить меня, – она, зажмурив глаза, припала губами к теплой мужской ладони, и, понимая, что это еще не все, спешно добавила:
– Мой лорд.
Она подняла на Леонардо влажные от слез, глаза, продолжая:
– Присягаю вам на верность.
Краткое предложение, вмещавшее в себе груз ответственности. Годива понимала, что взяла его на себя. Теперь, пути назад уже не будет. Да и не хотелось ей возвращаться назад, ничего хорошего там не было.
Родители умерли давно, опеку над ней и братом взял дядюшка, забрал детей сестры в Уэльс. Старый замок из дерева только с виду казался неприступным, а на деле – то там, то здесь, имелись в нём дыры, которые старались спрятать гобеленами. Крыша в одном месте так прохудилась, что когда наступал сезон дождей, слуги только успевали выливать ведра с водой.