Ни живые, ни мёртвые
Шрифт:
— Bonjour, — Анна чёрной фигурой элегантно зашла в помещение и села рядом со мной. Но целоваться в щёки, как мы обычно это делали при встрече, не стала. — Ты не ответила на мой звонок.
Я быстро глянула в свой мобильный — и ведь точно, один пропущенный. Даже знаю по какой причине: почти каждое утро мы встречались возле фонтана, выкуривали по две сигареты и шли на занятия. Такой же ритуал, как французское приветствие. Но сегодня ни того, ни другого не свершилось — и тут только моя вина. Нападение кукол, бегство, новый труп, лаборотия Арни, портрет — столько всего произошло, что я попросту
О Аоинь.
Вены ошпарил жгучий страх, сердце мучительно забилось в угол, горло сжалось от нехватки воздуха — ровно как тогда, когда Инграм чуть не задушил меня. И невыносимо, просто невыносимо осознавать, что я сегодня его вновь увижу. Почувствую запах табака и тумана, загляну в чёрные глаза и... утону в них. Безвылазно, беспощадно, бесконечно. Навсегда останусь там, точно никогда не видела ничего прекраснее тьмы.
Инграм — наркотик. Он чёртов наркотик. С утра ты стараешься слезть, а вечером уже бежишь за новой дозой. Сначала я думала, что смогу без него, но с каждой новой мыслью о нём хотелось закурить его любимые сигареты Pall Mall. Ха, как будто как в пошлых романах — но там можно надеется на счастливый финал, а в реальности приходилось докуривать горький фильтр и кусать губы в кровь, чтобы не думать о нём.
Об этом дьявольском Инграме Кассе.
Синяк на шее напоминал о жалости моих попыток. Уже поздно — мне не убежать и не спрятаться. Он найдёт, заманит, изнасилует. Он выиграл... выиграл меня — никогда непобедимую. И как бы сильно я его ненавидела за это, любила я его ещё сильней.
Просто слишком горда, чтобы в этом признаться.
Что за бред ? Что за болезнь? Как избавиться от этих страшных мыслей?
— Ma petit oiseau? — далёкий голос Анны напомнил о реальности.
«Будьте внимательны к своим мыслям — они начало поступков», — философия Лао-цзы окончательно меня отрезвила, и я стойко встретилась с мрачным взглядом серых глаз.
— Я сегодня вышла пораньше, поэтому не хотела стоять и мёрзнуть, — ответила я, надеясь, что это не прозвучало слишком грубо.
— Хорошо, — холодно кивнула девушка. — Куда ты вчера ушла?
Воспоминания уже не были так страшны — и я соврала так складно, что сама бы поверила:
— Заказчику нужно было срочно забрать костюм, и я не могла его подвести, иначе бы потеряла клиента.
Однако мой ответ Анну никак не впечатлил: она просто отвернулась и задумчиво продолжила катать по столу снятое серебряное кольцо. Я долгое время её рассматривала, пытаясь понять, что в её внешности сегодня было не так. Пока внезапно не осенило: девушка выглядела... потрёпанной. Не идеально собранной и ухоженной, как кукла, а впервые настоящей. Чёрная помада легла слегка криво, точно руки дрожали при накрашивании губ; чёрное платье из-под коричневого пиджака выглядело немного помятым, а каштановые локоны были накручены не так привычно сильно, и я осознала, что никогда не видела Анну с прямыми волосами.
И такой...
— Что-то случилось? — я не могла избавиться от ощущения, что подруге было морально тяжело.
— Моего отца убили, — пустым голосом обронила она.
Я уставилась на неё в полном шоке. Дорогое пальто, часы, пистолет как у Вильгельма, ключи от машины — нечто знакомое проскальзывало в образе найденного мной трупа. Жоэл Готье. И как я не догадалась, что это отец Анны? Но кто его убил? Зачем? И к кому конкретно он принадлежал, как сказал вчера Арни?
— Вильгельм нашёл его тело сегодня утром возле нашего дома, — машинально дополнила Анна, понимая, какие вопросы вертелись у меня в голове.
Инграм и Арни вновь подкинули мертвеца?
— А ты...
— Я не захотела оставаться в шумном доме, оплакивающем потерю, — прошептала Анна, до боли сжав в пальцах кольцо.
Мне хотелось задать множество очевидных вопросов: почему она не осталась дома и не оплакивала смерть отца? Зачем так отчаянно сдерживала свои эмоции? Как переживал горе Вильгельм? Но это не имело смысла сейчас. И не факт, что Анна ответит хоть на что-нибудь. Её потерянный взгляд блуждал по полупрозрачным занавескам, по картинам Джона Констебля и пустым стульям — ещё никто не пришёл на занятия. Мыслями она была далеко: внутри бездонных морей печали, между оголёнными рёбрами одиночества, среди тех, кто потерял лицо — безликая масса тоски.
Вина неожиданно захлестнула жгучим хлыстом: Анна наверняка хотела со мной поговорить сегодня с утра, если бы мы стояли и курили. А вместо поддержки она получила пустоту и безразличие — и даже не надеялась услышать от меня хоть что-то хорошее. И на какую настоящую дружбу я рассчитывала, если сама поступала так подло?
Анна потеряла отца, но даже его смерть не пробила её на эмоции. Не хотела при мистере Фиделибусе плакать? Или даже при мне? Или ей всё равно на гибель родителя? Ведь Анна никогда не отзывалась о нём добрыми словами. Пожалуй, у них были весьма натянутые взаимоотношения. С другой стороны...
«Человек не обязан по общественным мнениям переживать за тех, к кому равнодушен».
— Знаешь, я тоже считаю — это нормально, если ты не оплакиваешь смерть родного тебе человека, — продолжила я вслух развивать свою мысль. — Это нормально, если родитель не любил тебя, а ты не проявляешь сострадание на его похоронах. Это нормально — не проявлять тех чувств, которые от тебя все ожидают. Ведь если остальные не знали правду, зачем притворяться? Зачем делать вид, что тебе не всё равно? Ты никому ничего не должен. И как себя вести, решаешь только ты сам, и никогда кто-либо другой.
Анна посмотрела на меня с благодарностью и пониманием. И от осознания, что я сказала правильные слова, потеплело внутри.
— Сначала Тинг, теперь мой отец... — Анна со скукой положила голову на ладонь, — как думаешь, кто бы это мог быть?
Я раскрыла было рот, чтобы ответить, что это не секта, как неожиданная догадка посетила мозг. Тинг состояла в свите Ворона, а отец Анны тоже мог «принадлежать» к ней , ведь Готье ещё с самого начала прислуживали Рэбэнусу. А значит... кто-то хотел устранить верных ему людей.