Ни живые, ни мёртвые

Рофф Дайана

— Это... настоящая спальная комната Рэбэнуса?

— Очевидно же, — пренебрежительно бросил Инграм, следом входя внутрь, и нажал кнопку в подсвечнике, отчего тайная дверь с шумом закрылась.

Ни единого окна — темнота опустилась на плечи, как преданный друг, успокаивающий своего товарища. Во мраке вспыхивали знакомые лица и тут же исчезали, а затем и вовсе рассеялись, когда Инграм зажёг настольную лампу. Тёплый жёлтый свет добавлял ещё больше атмосферы XIX века, не хватало только шума дождя и грозы, ведь чувство опасности и без того присутствовало: пустые глазницы черепов тому

подтверждение.

— Он боялся, что его убьют ночью, — видимо, в те моменты, когда он всё же спал. — Поэтому запирался здесь.

— И чтобы никто ему не мешал, — согласно кивнул Инграм, щёлкнув зажигалкой.

Наедине.

Я осталась с ним наедине.

Как никогда этого и хотела, и страшилась одновременно — хоть рви напополам. Кончики пальцев дрожали от остроты эмоций, пока те клювами воронов рвали края — то ли полной копоти души, то остатки благоразумия. Широко, насколько это возможно, распахнутые глаза неотрывно следили за Инграмом, подмечали его острые локти, дрогнувший от глотка кадык, тусклый блеск света в бездонных чёрных глазах, слегка кривоватые пальцы, на одном из которых красовался тёмный перстень с вороном — он казался другим и в то же время абсолютно тем же.

Жестоким. Несносным. Наглым.

Плохим парнем, от которого всем хорошим пай-девочкам стоило держаться подальше.

Хорошо, что я не такая.

И Инграму это нравилось: он жаждал воспользоваться моей силой, лишить возможности ею пользоваться, завладеть, дабы окончательно меня сломать. Оборвать крылья. Кинуть их под ноги Дьявола — узри, как ты беспомощна.

— Как давно ты нашёл это место?

— Сегодня с утра.

— И не пришёл на занятия, чтобы всё тут исследовать? — мне не нравилось задавать ему вопросы, но я не знала, как ещё можно завязать разговор, чтобы не оказаться в гнетущей тишине со своими мыслями.

— К чему мне это, если я и так всё знаю? — чуть приподнял он брови.

— Тогда не понимаю, зачем я здесь, — плохо удалось скрыть напряжение в голосе.

— Не притворяйся глупенькой, птенчик, тебе это крайне не идёт, — Инграм прошёлся пальцами по корешкам книг, не глядя на меня, но, уверена, он и без того внимательно следил за мной. — Я же вижу, как ты хочешь меня.

Судорожный вздох.

О Нюйва, какого хрена я так волновалась? Никогда и ни при ком — ни один парень не познал со мной робости, нежности или смущения. Я всегда была сверху, всегда уверенной в желании, всегда ведущей вперёд и заманивающей в постель. Так почему я делаю для Инграма такое исключение? Почему именно он? Даже не я сама — тело подводило, как только наступал ответственный момент. В прошлые разы даже шевельнуться не могла, лишь покорно подчинялась, как собака на привязи. Инграм же игрался со мной: позволял отбегать, чтобы хотя бы на мгновение глотнуть воздуха свободы, а затем зверски тянул обратно.

В бесчувственный омут гагатовых очей.

Зачем я нужна ему? Почему мы сошлись так быстро и болезненно? Почему я?

Я не знала. Ничего не знала.

И порой была готова даже молиться —

не Ворону, как на кладбище — а смерти, только бы не утопать в зависимости, не захлебываться в отчаянии от своего положения. Я могла лишь пытаться снять тугой ошейник — и сейчас вновь это сделала.

— Не хочу тебя разочаровать, но ты бы подстраховался от падения с уровня своего чрезмерного самомнения на уровень развития своего интеллекта, — прямая спина, вскинутый подбородок, сама королева.

— Или ты и вправду глупая, — Инграм сделал шаг в мою сторону, — или ты бесстрашная. Скорее всего, и то, и другое.

— Надо же, какая самокритика, за что ты так с собой? — повысила я планку, но собеседник лишь качнул головой.

— Ты сама спрашивала, как мне не надоело постоянно с тобой трепаться, а сама сейчас в очередной раз устроила спектакль.

Да уж, попытка с треском провалилась.

— Потому что ты только этого и ждёшь: яда от меня, а затем прощения в виде любви. А ведь она подобна кирпичу: ты можешь с его помощью либо построить новый дом, либо убить.

Мы оба знали, что для нас двоих второй путь неизбежен.

— Что же ты такого нашла во мне? — изучающий взгляд остановился на моих губах.

— А ты во мне?

— Не уходи от вопроса, — требовательно процедил Инграм.

— А я и не знаю ответа, — как можно твёрже держалась я, до боли сжав в руках кожаную ткань брюк. — Меня неистово тянет к тебе, но ты каждый раз меня отталкиваешь после того, как используешь.

— Потому что ты для меня никто, птенчик.

«У тебя пластинка заела? Придумай что-нибудь получше», — хотелось сказать мне, но я решила поступить иначе.

И вновь начать рискованную игру.

— Ты так отчаянно пытаешься убедить себя в этом, что мне тебя даже жалко.

— Ты сама веришь в свою чушь? — нагло усмехнулся парень.

— Я это вижу.

Наши взгляды встретились — синие бурные волны столкнулись с беспросветным дном океана.

Он — моё умопомрачение.

Страсть. Секрет. Самое страшное желание.

Он — тот, от кого я бегу, но к кому почему-то всегда возвращаюсь.

Мы смотрели друг на друга невыносимо долго — казалось, прошли не минуты, а целые часы. Года. Века.

Вечность.

В груди разворачивалась целая чёрная дыра чувств: она всасывала в себя всё самое светлое, свободное, живое. Впитывала меня всю без остатка — и даже звёздой пыли не оставалось. Меня всецело поглощал Инграм, и я даже не думала сопротивляться.

И тем более не вздрогнула, когда он резко оказался рядом и пальцами приподнял мой подборок, чтобы ещё глубже заглянуть в глаза.

— Ты права, моя милая пташка, ты чертовски права.

Медленный наклон головы — и я чуть приподнялась на носках, только бы как можно быстрее коснуться его губ своими. Нежный поцелуй быстро перерос в неистовстовый огонь грехопадения: парень охватил мои ягодицы, приподнял над полом и перенёс меня на кровать. Дышать становилось с каждой секундой всё тяжелее, пальцы растрепали белые волосы, одежда взмокла от еле сдерживаемого порыва настоящей страсти, жажда утолить столь долгий голод лишала последнего рассудка.