Никита Никуда

Грим

Взяв такси, я покатался по городу, постепенно узнавая его, открывая заново. Да и город, казалось, меня узнал. Вот усадьба, в которой жил некий купец - редкой в наших краях голландской национальности. Сквозь ограду виден был сад, собравшийся плодоносить. За ним - развалины стадиона. Далее другие руины - Съемский острог. Мое закадычное захолустье.

Нищие протягивали грязные нежные длани, не знающие труда и мыла. Городской сумасшедший шел, колеблясь, пока не столкнулся с памятником партизану, встал. Несколько пьяных с кружками собирали деньги на монастырь.

Еще один валялся в пыли рядом с пустой кружкой. Чистоплотные прохожие обходили его стороной. Собаки облаивали всё враждебное. Раньше не было в городе столько собак и пьяниц. Гуляка праздный и нетрезвый - я в нем узнал Бухтатого - брел по одному ему видной кривой, высматривая, кому бы выболтаться. Остановился у какой-то женщины, потрепал ее по плечу.

Скамейки в сквере были почти все пусты. Мимо них выгуливали собак. Солнце, припекавшее честно, грело их холеные холки. Ветер ерошил на них шерсть. И повсюду - рекламные щиты.
– Куры из первых рук. Дешево. Питательно. Диетично. Способствуют цвету лица.

К дому Семисотова я подъехал в начале седьмого. Отпустил такси, понаблюдал за подъездом тридцать минут. Входя в подъезд, взглянул на часы: 18:40.

Мир детерминирован ровно настолько, насколько мы можем предвидеть последствия. А если бы не могли? Каждый шаг грозил бы неведомым.

Я представил себе: войду, разведчик боем, крутой, резкоязычный, немного злой. У них пистолет, значит - сбить с ног, не давая опомниться. Зачесалась правая рука, провоцируя левую. Я нажал звонок, пока воображение поспешно дорисовывало картину.

Он открыл - беспечно, не поинтересовавшись, как водится в таких случаях: кто там? Мужчина одних лет со мной, только с намерением облысеть. Лицо впрочем, уже облысело, брови вылезли. Небольшое брюшко тоже отличало его меня, сухопарого. Он был блондин, да и вообще своловато выглядел.

– Семисотов?
– спросил я.

– Как вы узнали?
– игриво спросил он.

– Догадался по ряду признаков.

– Так точно, - ответил он с военной корректностью. Беспокойства в его глазах не было. Не узнал? Нанося мне ночью удар, не успел меня рассмотреть, как следует? В руке он держал пирожок домашней выпечки.

Я оттолкнул его и вошел, он, удивленный, следовал сзади, торопливо дожевывая. И лишь проглотив, стал являть красноречие.

– Да вы... Да собственно... Почему? По какому поводу? Марин!

Я встал на пороге зала. Она вышла из смежной комнаты: невысокая, тридцатилетняя, распустив красиво власы. Этот цвет, непристойно-рыжий я где-то видел уже. В остальном бабенка банальная, личико простенькое, но приятненькое, нос, пожалуй, немного продолговат, но хорошенько пошарив, я нашел в ней какой-то шарм.

Без сомнения, это была та самая грабительница, которую я фонариком освещал. Она, в отличие от сожителя, мгновенно узнала меня.

– Если вы пришли сводить счеты...
– сказала она, отступая к двери, и в руке ее мгновенно появился продолговатый предмет, напоминающий валик для раскатывания теста, не знаю, как он называется правильно.

–

Брось деревяшку, - сухо сказал я.

Она занесла этот предмет над головой, чтобы ударить, но я пресек это намерение более сильной рукой. Развернул ее спиной к себе - щитом от пуль, помня, что где-то в этой квартире есть пистолет. Вооружил их против себя своим же оружием. Чем-то от ее волос пахло.

Теперь дошло и до Семисотова.

– Отпустите ее, пожалуйста, - мягко сказал он.
– Вы же не будете ей, как женщине, угрожать?

– То есть, как не буду? Буду, - сказал я, выдерживая враждебный тон.
– Ты обо мне ничего не знаешь, кроме того, что я очень на вас зол.

– Все равно вы нас не убьете, - храбро заявила налетчица.

Это меня нахмурило.

– Почему же? Если ваша жизнь угрожает моей. И где пистолет? Верните, пока он всех нас не перестрелял.

Пожарный дернулся, сделав шаг в нашу сторону.

– Спокойно, - спокойно сказал я.
– Я вам добра желаю, - доброжелательно добавил я.
– И буду до тех пор желать, пока не станете ерепениться.

– Я его вам верну, если вы желаете. Но при всем уважении к вашим желаньям, - он меня пародировал, что ли, - и при всем желании вам помочь, я не стану этого делать, пока вы ее не отпустите. Я вам охотно обратно его подарю.

– Давай, даруй, - сказал я, ослабляя хватку.

В ноздрях назревал чих, я чихнул.

– Отпустите немедленно, - сказала она.
– Вы чего доброго заразный.

Пожарный вышел. Вернулся. Внес пистолет. Я думал, он мне им угрожать начнет, но он без колебаний протянул его мне.

– Ваша вещь?

Я выхватил у него свое оружие.

– Этот пистолет принадлежит государству, - сказал я, подумав, вложить его в карман или оставить так. Оставил. С ним в руке я чувствовал себя намного уверенней. Эти двое были еще способны на всякого рода каверзы.

– Ну? Ну? Мариночка... У тебя где болит?
– бормотал он, ощупывая сожительницу.

– Все нормально, - сказала она и взглянула на меня. Еще со злостью, но уже без опаски.

– Прошу прощенья, - сказал я.
– Ударили по голове, и теперь депрессия. Я бы охотно выпил чего-нибудь. Чем вы меня именно?

– Только успокойтесь, - сказал пожарный.
– Пистолет в ваших руках, а раз оно так, то и мы тоже в ваших. И приз ваш, и признательность публики. И выпить нам сейчас подадут. Марин? Я бы и сам охотно. Марин? Как насчет пары рюмашек? Самочувствию не повредит? Где у нас водка, Марин?

– В холодильнике, - подсказал я.

Марина с минуту раздумывала, решая, чего ей хочется больше: выпроводить меня немедленно, или знакомство свести. Прагматизм поборол отвращенье ко мне. Может, удастся что-нибудь из меня выведать, подпоив. Выпытать из подвыпившего. Я как-то неловко - подчеркиваю: невольно - повел стволом, и она исчезла. А вернулась бутылкой. Не ждали внезапных гостей. А посему, кроме обывательских пирожков, другой закуски предложено не было.

– Присаживайтесь, - сказал я Семисотову и сел первым.
– Присаживайте жену.