Никита Никуда

Грим

– Смерть? Чего ее бояться?
– сказал Кесарь.
– Бояться жизни надо. От нее страдания все. Да вот Константин, опять же. Я сам его иногда боюсь.

– ...окружен тремя экипажами... или гуляй на все четыре... иль запереть... пусть тебя государство хранит и содержит...

Кесарь за все это время с места не двинулся, стоя там, где застиг его первый окрик пожарного. Словно лень ему было шагу ступить. Даже жесты правой руки, которыми он сопровождал иногда свои реплики, были отмерены скупо. Левую же он вообще в кармане держал.

– Вот так всегда у нас в государстве: либо Гуляй-Поле, либо Гулаг. Воля вам, думаете? Свобода на все четыре? Ах, мои любезные. Воля, это такая петля.

Я вот своих курей хоть и в строгости, но и в сытости содержу. Ешь, размножайся, неси яйцо. А отпусти их на волю? Либо с голоду сдохнут, либо станут жертвами лис. Одичают в наилучшем случае. А вы видели, сколько вокруг курятника крыс кружится? Стаями, сжимая круги. Эти крысы корыстные только случая ждут, чтобы накинуться. Вокруг хорошего дела всегда собираются полчища, кормятся от него. Отбросами, если не могут в глотку вцепиться. Я собираюсь и это неизбежное зло с пользой использовать, на собачьи, к примеру, корма. Кстати, вы заметили, что расположение этих строений схожи? Эти бараки и мои курятники по одному типовому проекту строили.

Он помедлил десяток секунд, выбирая, какую тему продолжить, гулагерную или птичью. Склонность его к монологам мне была на руку, ибо надеялся, что пожарный - бывший военный, все-таки, - придет в себя от внезапного сумасшествия и воспользуется его словоохотливостью, чтобы задами переметнутся в соседний барак, зайдя к противнику с фланга. К тому же оттуда можно было достать джип гранатой, а граната у майора была.

– Есть одна обширная тема, - продолжал Кесарь, - лагерь как структура и география человеческого сознания. Очаги отчуждения. Зоны раскаянья. Наказание ожиданием, нетерпением. Во время нашего совместного путешествия, Геннадий Романистович, я вам ее обязательно изложу. Так поедемте? Будете мне оппонировать. Зона как некий эон. Зона как лоно для будущих, полезных стране граждан - писателей и ученых, космонавтов и терапевтов, Гагариных и Капиц.

– Плохое лоно, - возразил я, ибо согласие с собеседником исчерпывает тему, а возраженьями ее до бесконечности можно длить.
– Словно перетянутый живот у согрешившей барышни, пытающейся беременность скрыть.

– Продолжайте, Геннадий Романистович. Меня как животновода вообще и птицевода в частности ваши выкладки очень интересуют. Не хотите? Потеряли мысль?

– Почему он вас Геннадий Романсовичем зовет?
– дохнула в ухо Маринка.

– Потому что в метрике так. К чему и вас упорно склоняю, - сердито сказал я.

– Я вот думаю иногда, - продолжал Кесарь, - что прах земной хранит прошлое всех некогда живших существ. Всю информацию об истории и духовной жизни как отдельного человека, так и планеты в целом. А вы? Вы верите, Геннадий Романистович, что пыль, в частности лагерная, содержит души умерших? В том числе вашего дедушки? Он ведь, если не знаете, здесь отбывал.

– Бред!
– на этот раз искренне возразил я птицеводу.

– Ну, не вполне, может быть, души, а что-то вроде матрицы, некой неуничтожимой частицы с памятью о покойном, частицы, что ни в ядерном огне не горит, ни в беспредельном космосе не теряется, из которой со временем, по достижении наукой соответствующих высот, можно эту душу вновь выманить, вырастить, воскресить. Разбудить ее, вдохнуть в тело, заставить вспомнить, воссоздать в первозданности все, что ни было в ней былого. Вы представляете, сколько душ горсть этой персти содержит?

– Из лагерной пыли воссоздать человеков, эти крохи собрав?

– Ну может не всех, а только честных там или заслуженных. От майора, например, до маршала, а что касается поручиков и капитанов - то только кавалеров Звезды. Или лояльных той политике, какая преобладает в данный момент в стране. Тех, кто хорошо и честно

трудился. Вы представляете, какой стимул для труженика?

– Сказка - былью, а быль - пылью. А пыль - сказкой опять, - подал голос майор.

Его попытка поучаствовать в дискуссии меня порадовала. Кажется, приходит в себя, приободрился я.

– Вы б кого в первую очередь воскресили, Евгений Романистович, будь вам такая воля дана? Ленина?

– Почему именно?

– Все почему-то Ленина хотят. Я даже специальный опрос затевал через газету. Я думаю в связи с этим, что при социализме, в ленинском лоне, людям спокойней жилось. Вот и хочется им вернуться туда, как порой хочется вернуться домой, в надежное логово-лоно. А? Не приходило вам в голову ничего подобного? Мне кажется, мы с вами отлично понимаем друг друга. Поэтому и не можем договориться никак. Я даже не исключаю, что у нас с вами общие предки отыщутся, если копнуть.

– Плевал я на такое родство, - сказал я.
– И ты плюнь.

Он плюнул.

– Извините меня, - сказал он своим подручным.
– Милиционер велел. Обычно я не плююсь - из учтивости.

Солнце светило ласково. Ветер травы ласкал. От всей этой ласковости ответное умиление пробуждалось в душе, мне в обычные будни не свойственное. Хотелось выйти из сумрачного барака вон, тоже подластиться. Босиком бы, по России, по росе. Жизнь хороша. В критические минуты, когда над головой нависает топор или в тебя целятся, чувствуешь это особо остро.

– Не буду горячо настаивать, - продолжал Кесарь, - но я б на вашем месте трижды подумал, прежде чем отказываться от эскорта. Ты носом поведи, чуешь? Что-то нехорошее происходит с людьми. Воздух вибрирует от флюидов. Невзрослая нервозность какая-то. Нездоровый задор. Как бы ваши планы не поменяли хозяина. Здесь ведь не только мы с вами гуляем.

– Я зверья не боюсь, - отозвался я. Что звери? Эти горемычные хищники, несчастные в глубине души.

– Звери - что, - подхватил мою мысль Кесарь.
– Хищники убивают только больных и ленивых. Я людей опасался бы, которые здесь бродят. Кладоискатели, поджигатели, пироманы, люди сильных страстей. Нахлебники трех хлебов. Босяки косяками прут. Гурьбой, толпами, массами. Видно мухи все уши им прожужжали про этот клад несметных сокровищ. И люди вполне состоятельные и даже заслуженные не отстают. Сегодня только около семисот человек вышло. Думаю, после полудня будут здесь. Может, и по нашим следам движутся. Хотя я послал заместителя - замести следы. А то и военные подвалят - рельсы видели?
– на поздних бронепоездах. Провожу вас, право же, ради вашей же безопасности. Под нашей крышей, под теплым крылышком вам гораздо уютней будет. Согласен защищать вас за свой счет. Сделаем это мероприятие максимально приятным для вас. Не имей сто рублей, а имей меня в подельниках. А звери здесь тихие, - вернулся он к началу своей реплики.

– Как же казну мы делить будем?
– спросил я единственно из любопытства. Ибо не собирался ее делить.

– Каждому по вере и по мере надобности. Пацанам - по волыну новому, давно обещал. Деньги они не так любят, как вы да я. Приватизируем эту территорию, построим пыточный городок. Бараки в стиле барокко. Константин - комендантом. Чтоб мой застенчивый заплечный мог оттягиваться здесь вволю, вдали от пытливых взоров общественности. Это и будет его доля. Мы же с вами вместе рванем в Швейцарию. А лучше на Кипр. Там и климат, и законы помягче. И Бога нет. Или хотите, останемся. Присвоим 'Медвежий угол', пристроим котлетный зал. Или пустим инвестиции в эволюцию. Выведем таких кур, чтоб сами себя ощипывали, перед тем как предаться закланию. Так что, как видите, первоначальные предложения я - к вашей выгоде - пересмотрел.