Никита Никуда

Грим

– Жизнь, она вообще полосатая, - только и сказал на это матрос.

Чем более углублялись в полосу полумглы, тем более менялся пейзаж. Сутулые тени мелькали промеж стволов, издавая извилистый свист. Местные жители? Партизанские призраки? Созданья кондуктора вышли из прошлого, чтобы настичь нас здесь? Словно прежний мир светопреставился, а земля спустилась во мрак. Иглы свисали с ветвей, тускло-серые, словно гроздья гвоздей, эти гвозди, должно быть, остры на вкус - некстати подумал матрос, хотя голода уже не чувствовал. Хотелось отсюда бежать, а не есть.

Поручик, шедший за доктором, потерял

его спину из виду, глаза словно что-то застило. Воображение, петляя вместе с тропой, открывало за каждым поворотом новую невидаль. Летучая мышь с гремучей змеей, псы с примесью волка, огнедышащий мальчик, девочка с двойным лицом. Все, что стояло поодаль или двигалось вдоль, обращалось в химер. И от этого ужас рос, а страх ширился. Над лесом, плотно набитым нечистью, словно гнидами шерсть, нависала луна, но не полумесяцем, который кривой ухмылкой висел вчера, а головой казненного. Ничто не подлинно под такой луной. Сзади, позвякивая позвонками, волочился чей-то скелет, припадая на левую ногу. Однако, подавив воображение, он догадался, что это штабс-капитан тащится - нелепый, словно свалился свыше, например, с луны, которая зияла раззявленным ртом, но была высоко, и ее вопль не достигал слуха.

Ежи обоюдоострые! Единороги с ехиднами! Ёлки с иглами колкими! Всё, что ни есть на е и на ё в природе колючего! Словно вселенная вдруг опрокинулась кверху адом, явив чехарду чертей. Черные тяжелые тени стлались над землей, заступали тропу, так что Антону приходилось их раздвигать, разгонять палками. Однако те, кто тени отбрасывал, предпочли оставаться в своей же тени. Он посмотрел вверх - в небе ничего не было, кроме нездешней луны и черного облака, свирепого, словно свора собак. Да чуть ниже парил двуглавый орел, который тоже был тенью на облаке, а не самостоятельным существом. Антон перебросил автомат за спину, чтобы не поддаться соблазну и не расстрелять рожок по этим фантомам, ибо предполагал, что вызовет этим еще больше смятенья и сумерек. Ободряло и внушало надежду лишь то, что ослик прошел - и мы пройдем, но какими звериными тропами, змеиными стежками? Облако налилось яростью, от него отделился клочок, действительно напоминавший пса, держащего во рту то ли кость, то ли хвост, который он выронил, пролетая над путниками.

Когда Антон взглянул на небо опять, этот клочок снова прибился к стае.

Лес все плотнее касался плеч. Заросли встали сплошной стеной по обе обочины, так что свернуть с тропы, чтобы обойти стороной препятствие, возникни оно на пути, было бы почти невозможно. И едва Антон подумал об этом, как оно и возникло. Хотя вполне возможно, что и тропа тут же кончалась, упершись в порог избушки, которую тесно обступили стволы и высокий густой подлесок. Ветви нависали над крышей, крытой корой. Путники остановились.

– Лубяная избушка.
– Посохом, которым попирал тропу, доктор тронул обветшалый порог.

– Что там?
– спросил матрос, которому из-за спин не было видно.

– Любезная тебе лубянка, - сказала Изольда, растрепанная о ветви, словно ведьма за сбором приворотных трав.
– Может, это и есть дедушкин тайный кров?

– Эта развалина - кров человеческий?
– удивился матрос, протиснувшийся поближе.

– Кто-кто в теремочке живет?
– сказал Смирнов.

– Что вы хихикаете,

поручик? Может там людоед или баба Яга, или иной хищник в хижине прячется, - сказала Изольда.

– Так давайте войдем и выясним.

– Ни окон, ни дверей не видно. Куда входить?
– сказал полковник.

– Двери есть, но, к сожалению, заперты, - сказал Антон.

– Словно дверь в Европу перед славянским носом, - сказал пехотный поручик, успевший побывать лишь в мазурских болотах в 1914-м году.

– Европа-Европа, стань ко мне задом, к океану передом, - сказал полковник.

– Что это вы, господин Одинцов? Матросов наслушались?
– изумилась Изольда.

Полковник смутился. Видимо, это непроизвольно у него сорвалось. Матрос же, коль уж его вспомнили, гаркнул так, что избушка вздрогнула и присела. Да и прочие содрогнулись от внезапности его крика.

– Да она сама меня боится, - произнес он не без удовлетворения.
– Это дрожащее жилище прямо трепещет передо мной.

– Естественный страх пожилой девственницы-Европы перед матросским насилием, - сказал полковник.

– Какие еще будут предложения?
– спросила Изольда.
– Еще кто-нибудь помнит фольклор?

– Попробуем наоборот, - сказал доктор.
– Избушка-избушка, встань к западу задом, ко мне передом.

– Ах, вы про Европу всё...

– Я вот шел и все думал, господа: а ведь напрасно мы послужили щитом Европе, - сказал полковник.
– Европа, подмятая Азией, стала бы только сильней. Такой бы батыр у нее родился. А сейчас... Раздолбают ее шейхи к чертям. Они тоже, наверное, Шпенглера в европейских университетах почитывали.

– Насколько мне известно, господа, у последних пророков никаких предсказаний относительно шейхов не было, - сказал доктор.
– Нитче все евреями и русскими Европу пугал, Шпенглер - аналогично, Достоевский - православием, Данилевский - панславизмом, Соловьев - соборностью и чем-то еще. Бердяев...

– Бердяев плохую службу сослужил России своими романтическими произведениями, - сказал полковник.
– Запад его прочел и применил его философию для нашего же унижения.

– Вы известный европатолог, - сказал доктор.
– Всё хулите ее.

– Но патологоанатомом не хотелось бы стать. Не такая уж честь для меня - делать Европе вскрытие.

– Да не до Европы же, господа, - притопнула в нетерпении Изольда.
– Давайте же, наконец, войдем.

– А может, там еда есть, - предположил матрос.

– Не знаю насчет еды, - сказал поручик, - но обязательно нагажено, как водится в заброшенных русских избах.

– Это что за дыра в двери?
– спросила Изольда.

– Вероятно, замочная скважина.

– Видно в нее что-нибудь?

– Златое сияние, - сказал Антон.
– Нет, я шучу.

– К...к...к...
– сказал штабс-капитан.

– Действительно, господа. Включите фонарь и пошарьте. Может и ключ где-нибудь есть, - сказал Смирнов.

Включили фонарь, отчего нечисть и призраки, про которых забыли, отхлынули и взвыли. Полковник держал светило, покуда Антон обшаривал стены и почву под ними. Ключа не нашел, но под порогом в паутине и коросте грязи обнаружил человеческую ключицу.

– Так вставьте ж ключицу в замочицу, - глумился Смирнов.