Никита Никуда
Шрифт:
– И кто же, по вашему? Дедушка, ослик или силы небесные?
– Или дьявол, - мрачно предположил матрос.
– В дьявола я не верю совсем, - сказал поручик.
– Чертеж этой местности дед мне показывал, - сказал Антон. Но умолчал про облако-пса, выронившего плеть тогда, в сумерках. Он решил еще, помнится, что в пасти у пса - хвост или кость. Однако сходство с плетью и другие подметили.
– Эта плеть о семи хвостах...
– Эти вилы дьявола семизубые...
– Дьявола нет и не может быть, господа.
– Нас семь и троп семь, - сказала Изольда.
– И топографических
– Итак, господа, - сказал доктор, - мы имеем семь вариантов развития одного события. Пучок вероятностей не так уж очень варьируется. Не такой уж большой разброс. Из возможных, сколько бы ни было там миллиардов - семь версий всего.
– Вероятно, далее каждый пойдет своей?
– Мы тут ничего не отыщем, сидя на вершине холма.
Они еще раз осмотрели хижину, которая, как присела, так и осталась сидеть, и выглядела настолько ветхой, что казалось, вот-вот рассыплется от малейшего ветерка или недоброго взгляда. Было ясно, что золоту негде укрыться в ней. Разве что оно было зарыто неподалеку от ее прежнего места. Но теперь оттуда их далеко унесло. Даже обратного направления не было. Даже куриных следов.
– Может, одна из троп выведет к золоту?
– Похоже, господа, судьба дает нам шанс проявить порядочность, - сказал полковник.
– Может быть, вы правы, только одна из троп ведет к сокровищам. А может, в конце каждой тропы только доля зарыта. Давайте условимся, господа, встретиться на этом же месте в конце дня.
– Да будет ли ему конец?
– сказал матрос.
– Астрономия в этих местах какая-то капризная. А может, конец ему будет через час или два. А может, его вообще не будет. Или тропа не имеет конца.
– Не стоит терять времени, господа, - распорядился полковник.
– Берем с собой только самое необходимое. А впрочем, кто как пожелает.
И он первый пустился вниз.
У семихвостой развилки путники остановились, стали прощаться. Плечи у Павличенко вздрагивали.
– Что он там делает, злополучный?
– Плачет навзрыд.
– Минуту назад крепился еще.
– Мудрости вам, - сказала Изольда поручику.
– А вам - мужества, - подошла она к штабс-капитану.
– За оплеуху прости, - обратилась к матросу.
– От вас я даже польщен. Не сердитесь на меня, господа. Вдруг я вам еще понадоблюсь, а понадобившись - полюблюсь.
– Он подошел к артиллеристу. Протянул ему металлический кружок.
– Твой? У болота нашел.
Это был самодельный солдатский жетон, на котором было кустарно выбито: '1б. 4арт.бр. Павличенко'.
– С германской хранил?
Павличенко кивнул.
– А это вам.
– Матрос протянул Изольде звезду - пятиконечную, красногвардейскую, которую втайне все эти годы хранил.
– Вспоминайте, только не лихом. И, - обратился он к пилигримам, - позвольте уж, я свой путь сам себе выберу
Он оглядел развилку. Тронул ногой тропу.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Щебетали щеглы, в правом ухе что-то гудело: муха или мохнатый шмель. Кричал петухом рассвет.
Солнце, стало быть, встало. Тревожное состояние, вызванное сновидением, отошло, но еще не вполне рассеялось. Я выпутался из одеяла, которым оказался кем-то укутан, даже края его заботливо были подоткнуты под бока, и соскочил с нар. Вчера не доглядел, но сейчас обнаружил, что балка надо мной прогнила и прогнулась, кажется, пробеги по ней мышь - рухнет вниз, потянув за собой перекрытие. Это всю ночь мне грозило бедой, а то и глубокой гибелью. Я поспешно выбрался из-под нее, вышел на плац.
Синь - словно сон без просыпу. Небо, нахлобученное наобум. Враждебный лес, держа стволы на взводе, с надежной вохрой из ворон... Я подрезал лирические крылышки и еще раз взглянул вверх. Небо немного нервное.
Автомобиль Семисотова стоял там же, где был брошен вчера. То есть, возле барака, где эти двое вступали в брак. Интенсивно занимаясь любовью, страстно трахаясь, нарушая мой сон ночной.
Я обошел территорию, у подножия вышки увлажив мхи. Ничего подозрительного мой наметанный ментовский глаз не выявил. Тогда я прислушался. Показалось, что сквозь обычный утренний диксиленд прорывается посторонний звук, нежно-урчащий, рычаще-прерывистый, характерный для автомобиля, движущегося с переменной скоростью по той же корявой, утопающей в песках колее, по которой прибыли мы. Это насторожило меня. Внесло опасения. Звук приближался, мне показалось даже, что меж редких на опушке стволов что-то блестит. Что-то, блестя, движется. Я поспешно прошел в барак, чтобы растолкать майора, но и он отнюдь не дремал, а, склонив загривок над завтраком, глотал какой-то кусок. Маринки не было. Вероятно, тоже увлажняла дерн.
Я выложил ему свои предположения о Кесаре и сказал:
– Объясняться с ними будешь ты.
– Почему я?
– Я так понимаю, что кроме Кесаря нам особо опасаться некого. Кто-то другой не станет нас убивать. Если это он пустился по нашим следам, то машину твою знает, а она на виду. Спрятать ее мы не успеем. В моем же присутствии он никак не уверен, и может только гадать, ты здесь один, или нас пятеро. Так что попытается прояснить обстановку вначале. Переговоры будешь вести отсюда. Мы займем соседний барак. Лучше бы рассредоточиться по одному, но... Одна справишься?
– спросил я вошедшую Марину.
Она отрицательно повела головой, заметно труся.
– Тогда держись рядом со мной. Это всего лишь мера предосторожности, майор. Я думаю, все обойдется.
И не дожидаясь его ответа, волоча за собой Маринку, перебрался в соседний барак, попутно вскрыв багажник автомобиля и вынув из него все оружие. Арсенал наш составлял два автомата и мой ПМ. Еще пистолет был у майора. Хватит ему, чтобы отвлечь внимание. Стрелять в основном придется нам.
Машина показалась из лесу минут через пять. Утопая в колее, полускрытая ковылями, так что крыша ее только и была видна, она приближалась. Джип 'чероки'. Тот самый 'чирок', что я уже видел однажды через решетку.