Никоарэ Подкова
Шрифт:
Пить не стану, есть не стану,
Не томит меня седло.
Вижу грусть твою, хозяин,
Оттого мне тяжело.
– А что ж, дьяк, конь-то вот уже четыре года служит государю Никоарэ, так разве не понимает он, как неладно все оборачивается?
– Вестимо, понимает.
Когда последние всадники, пройдя брод, выбрались на берег Дэвиден, конь Никоарэ протяжно заржал.
– Слышишь? Бьет копытом о берег и вопрошает...
– проговорил, дивясь, Алекса. Из ближайшего ивняка донесся чей-то низкий голос, желавший казаться грозным.
– Эй, люди, кто там? Чей конь бьет копытом о берег и вопрошает?
Тут же послышалось
– А ты кто? Выйди на дорогу и покажись.
– Я - ваш друг, Йоргу Самсон.
– Здравствуй, друг!
– Добро пожаловать, гости дорогие. А если бы оказался вдруг недруг на вашем месте, спустил бы я свою собаку Видру - только клочья бы полетели...
Человек вышел из густых зарослей с увесистой дубиной в правой руке; он вел за собой на цепи рослую овчарку в ошейнике с шипами.
Опустив дубину на землю и зажав ее подмышкой, Йоргу Самсон пожал руку гостям, побывавшим у него вечером.
То был не очень высокий, но широкоплечий муж. Из-под островерхой шапки спадали у него до плеч длинные пряди волос; радостно потряхивая ими, он ухмылялся в торчащие усы.
– Спасибо, что встречаешь, - проговорил дьяк Раду.
– Встречаю, как вечор уговорились, и хочу вас повести другой дорогой - лучше не проезжать вам мимо домов наших хуторян. Поверните-ка телегу и двигайтесь за мной окольным путем; обогнем пашни и выедем прямо к амбарам нашего хозяина. А то как бы не разбудить рэзешей - тотчас сбегутся, поднимут шум, толчею вокруг вас.
Дьяк кивнул головой.
– Ладно. Веди нас, добрый человек.
Дьяк и Алекса замахали руками, подзывая товарищей. Карайман с телегой и всадники поворотили на проселок и долго ехали в обход разбросанных тут и там домов дэвиденских рэзешей. Далеко впереди маячили дьяк и Алекса. Пройдя часть пути, они останавливались, а Йоргу, шагавший между ними и телегой, похожий на языческого бога этой земли, натягивал цепь своей Видры и поднимал дубину.
К часу ночи они пришли на место. Отодвинулись засовы, отворились настеж ворота, телега и всадники въехали во двор; ворота снова сомкнулись, загромыхали тяжелые засовы. Товарищи Никоарэ Подковы, не мешкая, соскочили с коней и повели их в стойла к яслям со свежим сеном и зерном; два молчаливых служителя распустили лошадям подпруги, сняли седла. Телега подъехала к дому мазыла; в окнах светились лампады и свечи. Младыш помог брату взобраться по ступенькам, невидимые руки открывали перед ними двери. В небольшой горнице была постлана постель, на скамье приготовлена лохань с водой и утиральники. Дед Петря Гынж помог господину своему Никоарэ отстегнуть ремень, раздеться и умыться. Кругом никого не было видно, ничего не было слышно; свечи и лампады исчезли с окон, выходивших во двор. На столе в горнице больного горели две восковые свечи. Дед Петря Гынж дивился эдакому заколдованному дому, выходил в сени, водил глазами по углам, прислушивался, дожидаясь управителя Йоргу. Вдруг возле самого его плеча отворилась дверь, и в сени проскользнул, словно тень, хозяин дома. Лицо его обрамляли белые, как лунь, волосы и борода.
– Ты мазыл?
– недружелюбно осведомился дед, упершись тяжелою рукою в грудь вошедшего.
– Да, достойный ратник. Желаю всем вступившим под мою кровлю здоровья и мира. Я ждал, пока вы расположитесь, а теперь хотел бы увидеть вашего господина. Он, кажется, ранен?
– Погоди, пусть сперва выйдет к тебе его милость Александру.
На пороге с протянутой
– Пожалуй в горенку, радушный хозяин, и прости нас за беспокойство.
– Рад гостям и наипаче рад, что могу послужить вам, - с достоинством отвечал старый Андрей Дэвидяну.
Глаза у него были черные и зоркие. Дед Петря отошел в сторонку, искоса поглядывая на него и пытаясь подать знак Александру.
– Я и его милость Ликсандру будем стоять здесь в карауле, у двери нашего господина, - заговорил он все так же недружелюбно.
– А на улице будут стоять в дозоре другие. И уж не прогневайся, хозяин, но служителям твоим по этим сеням не должно проходить.
– С сего часу мой дом - ваш дом, - с улыбкой отвечал старый хозяин.
Александру взял его за руку и подвел к дивану, на котором, устало закрыв глаза, лежал Никоарэ Подкова.
Свечи озаряли его осунувшееся от болезни лицо. После негромкого разговора, прозвучавшего у порога горенки, как шмелиное жужжание, вновь наступила тишина. Словно кто-то толкнул больного: он открыл лихорадочно блестевшие глаза; щеки его пылали.
– Господи владыко, - зашептал он, словно на молитве, и, повернув голову, не сводил глаз с возникшего перед ним видения в образе величавого старца с белоснежными сединами, - смилуйся над смиренным рабом твоим, представшим перед правым твоим судом. Не сдержал я клятвы, данной князю Иону Водэ: недруги моей страны по-прежнему властвуют над ней. Прости меня, владыко, ибо пал я до времени; лет мне от роду всего сорок.
Старик хозяин в первое мгновение оторопел.
– Бредит, - шепнул он Александру.
Дед Петря в ужасе прижал кулаки к вискам; в груди у него похолодело.
– Господи, бился я с ворогами в меру сил своих, - продолжал слабым голосом раненый, - защищал сирых и обиженных и поднял меч против несправедливых властителей, как наказывал старый Штефан Водэ. И был я гетманом на Днепре и вел войну против врагов христианского мира...
Раненый умолк, потрясенный видениями, возникавшими перед ним в бреду. Потом вздохнул и закрыл глаза.
– Надобно до зари спосылать за матушкой Олимпиадой, - шепнул хозяин.
– Честной хозяин, - сказал, очнувшись от своего оцепенения дед Петря.
– Прости мне недоверие мое. Я - старый воин, везде привык видеть лишь недругов да опасности, ибо только недруги и опасности были мне ведомы в жизни.
Старый Дэвидяну крепко пожал руку деду Петре и кивком указал на раненого, который вновь открыл глаза. На сей раз глаза у него были ясные.
– Здравствуй, добрый человек, - промолвил он, улыбнувшись хозяину дома.
– Снился мне печальный сон - будто я умер. Теперь надеюсь оправиться.
– И не сомневайся в этом, государь, - отвечал старик Дэвидяну.
5. МАТУШКА ОЛИМПИАДА
Незаметно пролетают ночи для нас, молдаван, когда, как зачарованные, слушаем мы старинные предания иль сказки дальней стороны. Даже самые молчаливые воины Подковы - оба жителя Сорок и Тоадер Урсу, закоченевшие в доме Йоргу, - совсем и не заметили, как сокрылась ночная тьма и на востоке над темными лесами забрезжила заря-заряница.
События, про которые рассказывал Йоргу Самсон, произошли много лет тому назад в стольном граде, во дворцовой палате, когда господарь Александру Лэпушняну [Александру Лэпушняну (1552-1561 и 1564-1568) незаконный сын Богдана Слепого] натравил служителей двора на бояр, и отсекли они боярам головы и сложили их грудой на пиршественном столе.