Никому о нас не говори
Шрифт:
— Помощи? Я вроде ещё не настолько пьян, чтобы мне слышалось подобное.
— Тебе не послышалось, — отвечаю хрипло, а горло до боли царапает собственный голос.
Я и отец смотрим друг на друга молча. Я держу его тяжёлый взгляд, так крепко сцепив в замок пальцы, что кисти рук сводит от напряжения. Тишина в его кабинете становится гнетущей. Глаза моего папаши сужаются, а сам он снова тянется за стаканом виски. Сделав один жадный глоток, отец наконец произносит:
— Я даже боюсь представить, в какой ты заднице, раз
— Не я, — качаю головой, не прерывая зрительный контакт с отцом. — Проблемы не у меня, а у близкого мне человека. Поговори с ректором академии, чтобы его не отчислили. Я знаю, что с ним ты на короткой ноге.
Теперь же отец округляет глаза.
— Ты пришёл просить меня за какого-то там друга?
Я набираю полную грудь воздуха, хотя её и так распирает от жара внутри. Мне как петлю на горло накинули. Оттягиваю ворот футболки от шеи. Я не хочу думать о том, что сейчас конкретно унижаюсь, придя сюда с этим разговором. Но ощущаю себя именно так.
— Это девушка, — выдыхаю я. — Очень хорошая. С учёбой у неё всё отлично. Но вышло одно недоразумение. На Ивана Андреевича давят, чтобы он её отчислил, но ты ведь можешь…
— Погоди-погоди. Девушка? — изумлённо хмыкает папаша.
— Да.
Он вдруг заходится неестественным смехом. Откидывается всем телом на спинку кресла и откровенно ржёт. Мой пульс учащается, а я заставляю себя не подорваться с дивана. Лишь перестаю облокачиваться на колени и выпрямляю спину. А холодный ком тошноты сразу ныряет мне в желудок.
— Мой вискарь точно с какими-то галлюциногенами. Ушам не верю, — отец продолжает омерзительно смеяться. — Охуевший у меня сыночка вырос. Не появляется неделями дома, а потом заявляется в мой кабинет с ноги да ещё и с такими запросами.
— Ты и сам не особо интересовался, где я был всё это время, — говорю через стиснутые зубы.
Перестав ржать, мой папаша тоже выпрямляется в кресле.
— Если бы с тобой что-то случилось, то мне бы уже давно сообщили, — хмыкает он. — В сети ты появляешься ежедневно, а значит, не пропал без вести. И раз явился сюда с такой наглой просьбой, то всё у тебя отлично.
— Так ты поможешь? — я задаю уже прямой вопрос, игнорируя слова про сеть. Даже если отец и следил за мной, то сейчас речь не об этом.
— Ты серьёзно думаешь, что я стану кому-то звонить ради какой-то девки, которая перед тобой ноги раздвинула? Или у неё что? Пизда какая-то особенная?
Слова отца как оплеуха. Моё лицо вспыхивает, а грудь как обжигает. Я подскакиваю на ноги мгновенно. Даже вперёд дёргаюсь, но торможу. Нельзя. Не могу. Я пришёл не скандалить.
— Я разве когда-нибудь о чём-нибудь тебя просил? — спрашиваю, сжимая кулаки.
Сука, ну как же хочется дать в улыбающуюся отцовскую морду.
— В одиннадцатом классе ты просил машину. Я тебе её купил, — отвечает он спокойно. — Не из салона, конечно…
— Я не для себя. Для
Да, я не называю Аню по имени. Мой отец — это последний в мире человек, кому бы я хотел рассказать о ней. Но сейчас я смотрю на него мольбой. Плевать. Ведь это то, что ему хочется услышать. А отцу это точно нравится: он растягивает губы в улыбке и снова отпивает виски из стакана. Я не дышу, наблюдая за ним.
— Нет, — несмотря на улыбку, отец отвечает холодно.
— Что нет? — теряюсь.
— Нет. Я не буду никого ни о чём просить, — он завершает свою фразу чётким и громким стуком поставленного на стол стакана.
И мы опять молчим. Я поражённо стою посреди его кабинета и глазею на папашу, вновь вальяжно развалившегося на кресле. Может, он что-то не так понял? Или это уже не первый стакан вискаря перед моим приходом?
— Я… — нервно прочищаю горло, — вернусь домой.
— И что? — он равнодушно жмёт плечами.
— Сделаю всё как ты хочешь?
— А как я хочу? — отец усмехается. Причём с откровенной издёвкой. Даже голову склонил набок.
Ещё два резких шага, и я уже стою у его стола. Упираюсь в него ладонями и наклоняюсь вперёд. Если бы можно было проткнуть взглядом, то сейчас бы я своего отца пронзил им насквозь. Я смотрю на него не моргая.
— Хотел идеального сына? — цежу я. — Будет. Хочешь меня в военное? Давай. В армию. Да без проблем! — повышаю голос и демонстративно провожу ладонью по своей бритой голове. — Смотри, я уже готов. Я даже Лене твоей улыбаться буду. Только позвони и попроси её не отчислять!
— Нет, — с каменным лицом произносит отец.
Мои руки, упирающиеся в стол, едва не подкашиваются. Насколько сильно бьётся в груди сердце, настолько же обессиленно я выдыхаю, склонив голову:
— Пап…
— Как заговорили… Пап… — слышу в его голосе едкую иронию. — Тимур, я не стану ничего делать ради твоей тёлки. Даже если она пообещала дать тебе в жопу.
Это конец. Больше терпеть и держать в себе клокочущее чувство злобы не могу. Её взрыв во мне равен взрыву сотен тонн тротила…
— Сука! — ору во весь голос. Бью ладонями по столу так, что их ошпаривает болью. Поднимаю голову. Смотрю в глаза отцу и уже не прошу. Я умоляю. Да, сквозь зубы. Да, захлёбываясь от ненависти, но всё равно умоляю: — Скажи, что я должен сделать?
Только отец даже не шевелится от моего крика. И бровью не ведёт. Он снова попивает свой грёбаный виски.
— Ты и так будешь делать то, что я скажу. — На отцовском лице сияет уверенная ухмылка. — Ты всё равно без меня сгниёшь. С золотой ложкой во рту ты, конечно, не родился. Но тебе потом её туда запихнули. Деньги, дорогие шмотки, гаджеты, отдых в люксовых отелях — ты привык к этому, как бы ни пытался доказать мне обратное. Сейчас из тебя лезет твой гонор. Но ничего, когда жизнь тебя придавит, приползёшь ко мне.