Нивей И Аурей

Тарасов Геннадий Владимирович

Понять, однако, было нелегко.

Перво-наперво бросилось в глаза, что на голой и практически лишенной травы парковой земле, вспахав ее на полметра вглубь и перепачкавшись в ней полностью до неразличимости деталей, барахтались двое. По крайней мере, такое заключение можно было сделать исходя из количества торчащих из общей кучи рук и ног. Раздавались натужное сопение, фырканье и кряхтенье, перемежаемые глухими звуками ударов по чему-то мягкому и плотному.

Рядом с дерущимися, чуть поодаль, стояла, скрестив руки на груди, миниатюрная блондинка в синем

платьице и на белых лабутенах, и злым немигающим взглядом наблюдала за единоборством. По выражению ее лица нельзя было понять, какие чувства она испытывает в связи с происходящим: негодование и злость, или же удовлетворение.

Какое-то время события катились без изменений, словно по инерции, но в какой-то миг ход поединка резко переменился. У одного из противников внезапно кончились силы, и он прекратил сопротивление. И тут стало понятно, что в этой схватке верх над старой заносчивостью одержала молодая злоба.

Молодой, все еще белобрысый, несмотря на слой покрывшей его земли, парень оказался сверху на щуплом, лысоватом и, очевидно, пожилом уже мужичке. Мужичок распластался на спине, словно ветошь. Его тело было наполовину вдавлено в мягкую землю и, он, видимо, понимал, что процесс этот будет продолжен, во всяком случае, сил противостоять ему у него не было. Молодой придавил одну руку мужика коленом к земле, другую его руку удерживал своей левой, а правой молча и сосредоточено стал бить противника по лицу. После первого удара хрустнул и съехал на сторону нос мужика, после чего удары приобрели монотонность и звучали, как отбиваемое после замеса тесто, густо, мокро и с жирным чмоканьем.

Лицо парня стало похоже на лицо инопланетянина, бесстрастное и сосредоточенно злое, только инопланетянам глаза рисуют в виде вертикальных щелочек, а у него они были горизонтальными, но светились той же желтой яростью. Рот, узкий словно разрез бритвой, постепенно стал сползать к правому уху, изображая торжествующую ухмылку.

– А теперь я буду тебя убивать, и ты мне за все заплатишь, - выдавил он из себя чревовещательно, не шевеля губами. Кулак его опускался без устали, а поднимался он, похоже, автоматически, как крыло у птицы.

На лице блондинки, наконец, проступило выражение, соответствующее возобладавшим в ней чувствам. Удовлетворение в этой смеси занимало лишь незначительную часть, в основном же это была озабоченность.

– Ты, прекращай!
– сказала она парню.
– Убьешь ведь!

– Убью, - подтвердил тот.
– Пусть сдохнет!

– Пусть сдохнет!
– согласилась девица. Но уточнила: - Пусть сам себе сдохнет! Тебе-то, зачем за него в тюрьму садиться?

Молодец, не в силах остановиться, продолжал бить поверженного противника по лицу.

– Кончай, дурак!
– закричала девица. Видя, что ее призыв не возымел никакого действия, махнула рукой: - Как хочешь! Но я тебе больше не дам!

Последний аргумент для парня, видимо, был стимулом непреодолимой силы. Что-то щелкнуло в его мозгу, и он переключился на режим умеренной активности. Парень в последний раз, впрочем, не сильно, ткнул лежащего мужика в челюсть и поднялся на ноги, дрожа и покачиваясь от бурлящего в крови адреналина.

– Ладно, пусть живет, - согласился он с перспективой.

С "пусть живет", между тем, было уже не все так просто. Совсем не просто. И не очевидно.

– А ты, собственно, кто такой будешь?
– спросил Нивей у наблюдательного ангелочка.

– Я ангел-хранитель, - со вздохом сообщил тот.

– А ты, чей хранитель?
– полюбопытствовал со своей стороны Аурей.

– Обоих, - вдохнул ангелочек.

– Как так!
– в один голос вскричали заезжие студенты.

– По совместительству, - пояснил вконец расстроенный ангелочек.
– Нехватка кадров...

– А что же ты ему... этому, старому не помогаешь?

– А как ему поможешь? Пятьдесят пять лет, пятьдесят пять килограммов веса - при вздорном характере! Сам виноват! Надо было язык за зубами держать. Я ему, между прочим, неоднократно об этом намекал, что хватит, что нарвешься. Вот и нарвался.

– Но ведь он умирает, смотри!
– вскричал Белый.
– Тебя за это по головке не погладят, отвечать придется, ты помнишь?

– Да ты ох... опиз... оф... одурел!
– закричал и Аурей.
– Чего ты ждешь?! Помогай немедленно!

– Да не суетитесь вы, апостолы!
– унял всплеск их негодования ангелочек.
– Я сам знаю, что делать, не вмешивайтесь. И, кроме того, как, по-вашему, мне, бессмертному, иначе познать смерть? А ведь я должен, я хочу, хотя бы приблизительно. Потому что без этого никогда не понять, что такое жизнь.

В наступившей тишине вдавленное в землю тело мужчины вдруг осветилось внутренним голубоватым светом. И следом за светом, присутствующие это отчетливо видели - те, которые могли видеть, - оттуда появилась его душа, похожая на светящегося головастика величиной с небольшой спелый арбуз. Душа затрепыхалась, завиляла хвостиком, запутавшись, зацепившись за что-то в бренных останках, но быстро освободилась и начала свой подъем. Вознесение души выглядело трепетно неуверенным, словно происходило ощупью, а она сама была исполнена недоумения.

Ангелочек снялся со своего места и, быстро и смешно молотя по воздуху короткими крыльями, словно торопящийся изо всех сил мотылек, нагнал совершавшую свой взлет душу. Он осторожно взял ее в ладони, и она прильнула к ним, осветившись доверием.

– Не спеши, дружок, - сказал ей ангелочек.
– Еще не время. У тебя осталась кое-какая работенка внизу, возвращайся.

Он спустился к замершему на земле, никому больше не нужному и потому не ждущему уже для себя ничего хорошего телу, и с ладоней, словно живую воду, влил душу в его раскрытую худую грудь. Никто не заметил, как это произошло, но вместе с душой в тело снова проникла жизнь.