Нивей И Аурей
Шрифт:
Отчаяние, к которому был близок охотник, подступило еще ближе, но мама Жанна зорко за ним следила и не дала ему восторжествовать.
– Да ты расслабься, мой славный, - поддержала она охотника.
– Не бойся! Солдат, знаешь, ребенка не обидит. Ты перекуси, перекуси тут, чем Бог послал. Хлебушка поешь, чайку выпей. Только сам себя обслужи, я, видишь, не могу за тобой ухаживать. Она кивнула на загипсованную руку.
– А покушаешь - отдохни пол часика. А можешь и не тратить время на отдых, зачем тебе это? Время-то идет. И ты иди, охотиться иди. А что делать, голубь мой? Мне работников кормить надо, а кроме крупы в доме запасов не осталось. Живых денег тоже нет, не заработали еще ничего. Так что, хочешь, не хочешь, а вся надежда на тебя.
Игорек
Словно переступил через порог, в который уперся и который не мог преодолеть без посторонней помощи. Успокоился.
Глубоко вздохнув, он кивнул головой в знак согласия.
– Так я это, - сказал, - я же понимаю.
Встал, повесил ружье на вишню и пошел умыться под краном возле времянки. Было слышно, как он с наслаждением плескался там и отфыркивался. Вернувшись, налил себе свежезаваренного травяного чаю, отрезал большой кусок хлеба и принялся с аппетитом его поглощать. Хлеб был совсем свежий, мягкий, с янтарной хрустящей корочкой, и такой ароматный, что даже у ангелов от его запаха началось активное слюноотделение. Во всяком случае, так им показалось, а Рыжий даже сглотнул что-то такое и восторженно причмокнул.
Мама Жанна, подперев голову здоровой рукой, смотрела на Игоря с умилением.
– Ешь, ешь, мой хороший, - приговаривала она.
– Голодный мужик страшней недолюбленной жены. Хотя, кажется, что страшней ее никого нет.
Игорек, наслаждаясь хлебом, согласно кивал головой.
– Что же поделать, если ничего другого, кроме как убивать живых существ, ты не умеешь, - продолжала она.
– А умел бы, пригодился бы по-другому. Вот, к примеру, печку бы мне достроил, треклятую, через которую я руку сломала. Но ты ведь не умеешь?
Игорек мотнул головой и замычал набитым ртом.
– Не умеешь, - утвердилась в своем знании мама Жанна.
– И никто здесь не умеет, кроме меня. Поэтому, доедай, и отправляйся, с Богом, на охоту. И пусть тебе повезет.
Задумавшись о своем, мама Жанна вдруг смолкла, закручинившись.
– Как же тяжело без мужика в доме, Господи!
– то ли сказала, то ли простонала она протяжно, прерывая молчание и не обращаясь ни к кому из живущих на Земле.
– Как тяжело без толкового мужика! Только где его взять, толкового?
– спросила она у Игорька.
– Нигде. Нет их, толковых. Сэкономил на них Господь. Ну, ты поел, касатик? И славно. И отправляйся, не засиживайся. Ведь, если чего добудешь, это еще и приготовить надо. А народ голодный ждать не будет, нас с тобой съест. Давай, давай, некогда рассиживаться.
Игорек поставил на стол пустую чашку, опустил ее как буй, от которого боязно оторваться, не глядя в глаза произнес "спасибо", снял ружье с ветки и направился прочь со двора. Вид при этом он имел совершенно обреченный.
– Калиткой не стукни!
– напутствовала его мама Жанна.
Но он, конечно, стукнул. Припечатал ее от души. Просто чтобы обозначить, что многое еще его в этой жизни не устраивает вообще, а в данный момент особенно.
– Ишь, грохает! Нервный какой!
– незлобиво проворчала мама Жанна. И тут же, вздохнув, объяснила: - А, с другой стороны, мужика не заведешь, он и не поедет. Не факт, правда, что доедет, куда надо...
Едва вырвавшись за калитку, Охотник нос к носу столкнулся с Нинель.
– Привет, Игорек!
– приветствовала его молодая женщина.
– Что, опять с Людмилой поцапался?
Людка-парикмахерша была сожительницей Игорька, Нинель ее хорошо знала. Едва ли не раз в неделю она подправляла у нее прическу - работа требовала, - а та из своей жизни тайны никогда не делала, так что в деталях ее биографии был осведомлен весь город. Людмила была старше Игорька лет на пятнадцать, и держала его крепко у своей необъятной груди. Ведь, как ни крути, а нужен мужик бабе, для отдушины и для здоровья нужен, тем более при таких ее достоинствах. Хотя бы такой, как Игорек, а он был далеко не самым плохим из возможных. Тем более что был он не слишком привередливым по жизни, и не требовал многого, лишь бы кормили иногда, любили время от времени да не мешали рыскать за дичью по округе. Ну, а против таких магнитов, какими были упомянутые уже груди Людмилы, парень не мог ничего поделать, поэтому всегда возвращался и со смиренным восторгом к ним припадал. Но, с другой стороны, жить в приемышах у женщины, мужику тоже не очень, нет-нет, да и попрекнет. Тогда взыгрывал, взбрыкивал характер у Игорька. И, когда это случалось, хватал он свою воздушку в охапку и убегал из дому. И чаще всего он пережидал бурю и приходил в себя в тихой гавани у мамы Жанны.
И никогда такого напряга, как сегодня, здесь с ним не случалось.
На вопрос Нинель Игорек ничего не ответил, только сверкнул глазами, скрипнул зубами и проскользнул мимо.
– Ишь, какой нервный, - удивилась, впрочем, умеренно, Нинель.
– Что это Игорек такой нервный?
– спросила она у матери, присаживаясь к столу на неостывший еще после охотника стул.
– А ничего, пусть!
– объяснила дочери ситуацию мама Жанна.
– Мое дело задачу мужику поставить, а он уж пусть сам думает, как ее решить.
– И что за задачу ты ему задала?
– не унималась Нинель.
– Нормальную задачу, - пожала плечами Жанна.
– Как для мужика - нормальную. Сказала, есть хочешь - сделай что-нибудь полезное. Для меня полезное. Ничего, пусть думает, на то у него голова есть, такая большая.
– Жестко ты с ним. Нет?
– Нормально. У меня ведь не бесплатный санаторий, и не фонд благотворительный. Я даю людям приют, но содержать их за свой счет я не имею возможности. Нет, я всего лишь частное лицо, слабая женщина к тому же, и имею весьма ограниченные средства. Если они не помогут мне, я так же не смогу никому помочь. Поэтому, тот, кто хочет здесь находиться, должен выполнять посильную работу по хозяйству. На общее, и на мое в том числе, благо. Таков у нас договор, а кого он не устраивает, тот ищет для себя другое, более подходящее ему, место. Никто здесь, кстати, и не убивается на работе-то, вон, половина огорода до сих пор не обработана, сколько земли простаивает... Да, ты и сама все знаешь, - махнув здоровой рукой, прервала рассказ мама Жанна.
– Понятно...
– протянула несколько невпопад и отстраненно Нинель.
Смолкнув, она принялась сосредоточенно разглядывать ногти на руках, так сосредоточенно, будто это единственное, что интересует ее в данный момент. Легкий ветерок теребил локон у ее виска, но она не поддавалась на его заигрывания. И все же было видно, что какая-то неустойчивая, противоречивая мысль крутилась в ее голове, отчего она то хмурилась, то улыбалась.
Мама Жанна посмотрела на нее с подозрением.
– Ну, а ты что такая, словно в воду опущенная?
– спросила она.
– У тебя все в порядке?
– Сама не знаю...
– смущенно вздохнула Нинель.
– Как так?
– удивилась мать.
– Ну-ка, рассказывай.
Нинель покусала губу, не решаясь начать разговор. Румянец коснулся ее щек - и отлетел.
– Мне уже сорок лет...
– решившись, наконец, начала она.
– Я знаю твой возраст, - перебила ее Жанна.
– И свой тоже знаю. Можешь не напоминать мне о нем.