Ночь, когда она умерла
Шрифт:
В шкатулке с амулетами царил бардак. Я не так часто открывала ее, и теперь в очередной раз прокляла себя за забывчивость — давно следовало навести там порядок и выбросить пару ненужных вещей, а также кое-что туда добавить. Порывшись в амулетах, я достала нужный и вернулась в гостиную.
Изольда рассматривала крошечную чашу, вырезанную из камня и подвешенную на бархатный шнурок.
— Эту вещь вы должны будете носить с собой в течение дня и класть под подушку ночью, — объяснила я. — Этот амулет собирает вашу энергию — сознательную днем и бессознательную ночью. Попробуйте сжать его в ладони.
Она
— Он… нагревается? Я чувствую, что он стал теплее…
Я кивнула.
— Этот амулет поможет вам принять решение, мисс Паттерсон. И то, каким оно будет, зависит от вас. Это большая ответственность. Несмотря на то, что чаша — крошечная вещица, она таит в себе огромную силу. И этой силой нужно пользоваться с умом.
Изольда спрятала амулет в сумочку и достала бумажник.
— Спасибо. Сколько я вам должна?
— Пять долларов.
Она бросила на меня недоуменный взгляд.
— Пять долларов?
— Я просто дала вам амулет. Когда вы почувствуете, что он вам не нужен, то вернете его.
Изольда по-прежнему держала в руках бумажник.
— Вы уверены, мисс Мэдисон?
— На все сто процентов. — Я взяла стакан. — Давайте выпьем за то, чтобы вы приняли правильное решение.
2011 год
Мирквуд
Кто бы мог подумать, что в чертовом отеле зимой нет горячей воды? Да, собственно, любой нормальный человек, но только не я. И кто бы мог подумать, что тут вообще нигде нет горячей воды, кроме как в чайнике? Аналогично. Вода в ванне была не просто холодной — она была ледяной. За свою короткую жизнь я ни разу не болела, но теперь всерьез опасалась заработать воспаление легких. Вот куда мне совсем не хотелось попасть — так это в здешнюю больницу. Хотя доктор Мори жил в противоположном доме, так что больницы бы удалось избежать — не думаю, что он отказался бы оказать мне медицинскую помощь. Все козыри были у меня на руках — в том числе, и то, что я красивая женщина.
Время шло, а несчастные часы на стене в ванной так и продолжали идти, как шли. Я уже пару раз успела проклясть все, что только можно: решение спонтанно уехать из Треверберга, не захватив даже карты Таро и несколько книг, которые могли мне понадобиться, решение уехать из теплой квартиры, где была горячая вода, в захудалый отель. И самое дурацкое из всех — решение сделать то, что я намеревалась сделать сейчас. Но уехать из Треверберга иначе — собрав вещи, спланировав поездку — я не могла. Остаться в квартире я тоже не могла, так как мне требовалась абсолютная тишина и одиночество, а Саймон мог вернуться в любую минуту. В моей квартире в городе была внутренняя комната без окон, предназначенная для подобных случаев, но сейчас сгодился и номер отеля — никто не знал, где я, а на двери висела табличка «не беспокоить». На всякий случай я отключила сотовый телефон и выдернула из розетки провод стоявшего на столике аппарата, чтобы никто не вздумал мне звонить и тревожить. А вот от опытного человека рядом я бы не отказалась. Но выбора у меня не было. И времени тоже.
Больше всего меня пугал тот факт, что Беатрис Фабре не умерла собственной смертью, а совершила самоубийство. Пока что я знала, что ее видел только Саймон. Видел ли ее Вивиан? Неизвестно. Тем не менее, влияние Беатрис на линии его судьбы прослеживалось четко. При мысли о том, как я подхожу к нему и спрашиваю: «Скажите, доктор, вы когда-нибудь видите свою мертвую невесту?», мне становилось смешно — я, как и он, была врачом, и поэтому на его месте покрутила бы пальцем у виска. Только я, в отличие от него, знала, что такое случается.
Кем бы ни была Беатрис, она была связана не только с Вивианом, но и с Саймоном. Для Вивиана она была эдаким «дьяволом-хранителем», который незримо помогал ему (в своем, дьявольском понятии). Но в моей практике не было случаев, когда подобные существа являлись другим людям. Они просто не могли явиться другим людям, так как существовали в своем, индивидуальном слое реальности. Значит, Беатрис не была неупокоившейся душой. Она могла быть кем угодно — демоном, бесом или еще черт знает каким духом, которых полно в Аду. Ведь самоубийцы попадают именно туда.
При мысли об Аде я сжалась. Чего мне совсем не хотелось — так это заглянуть в Ад. Даже на пару секунд. Поэтому от ужаса я даже задержала дыхание, когда часы, наконец, прервали свой круг и отправились в обратный путь — против часовой стрелки. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела зеленый луг с высоким голубым небом над ним. Я облегченно выдохнула и расслабилась. Кажется, получилось. И, слава Богу, это не Ад. По крайней мере, на Ад не похоже.
Беатрис собирала цветы. На ней было белоснежное платье из невесомой ткани, которое не скрывало очертаний тела, но тут она никого не встретила бы, поэтому могла себе это позволить. Оказалось, что она даже моложе, чем я думала — на вид ей можно было дать лет шестнадцать, хотя я знала, что ее возраст теперь вечно замер на отметке «двадцать два». Беатрис ходила по лугу, изредка наклоняясь и разглядывая цветы. При этом она поправляла волосы, которые каждый раз падали ей на глаза. Выглядела она довольной и жизнерадостной.
В какой-то момент она поднялась и огляделась. Она не видела меня, но чувствовала присутствие постороннего, и это ее беспокоило. Или, может, она пыталась создать мой образ в своей голове. И я помогла бы ей, будь у меня хоть на каплю больше опыта путешествий в такой глубокий транс.
— Беатрис, — позвала я.
Она вздрогнула, и на лице ее появился испуг.
— Беатрис, — повторила я. — Не бойся, дорогая. Тебе очень идет это платье.
Девушка понимала мои слова. Безмятежная улыбка вернулась на ее лицо.
— Какой у тебя замечательный букет! — снова заговорила я. — Что это за цветы?
Беатрис посмотрела на букет, который держала в руках, и осторожно прикоснулась к нему, а потом поднесла к лицу и вдохнула аромат цветов. Но ничего не ответила.
— Не знаешь, что это за цветы? — предположила я. — Думаю, что это маки. Тебе тут не скучно одной? Или у тебя есть друзья?
Беатрис чуть наклонила голову и снова посмотрела на меня. Она молчала.
— Скажи уже что-нибудь, — предприняла я очередную попытку.