Ночь печали
Шрифт:
— О господи! — простонал Нуньес.
— Ничего страшного, — сказал Ботелло. — Нам нужно просто вытащить стрелу.
— Я не могу ее вытащить, — запаниковал Нуньес.
— Что случилось? — Аду тоже отправился на поиски и увидел Кай.
У девушки был такой вид, как будто она вот-вот умрет от страха.
— Я не могу двигаться, — сказала Кай, стараясь не шевелиться.
— Моему отцу отрезали ногу, — заявил Аду. — Добром это не кончится.
Кай посмотрела на Нуньеса.
— Я умру, Рафаэль?
— Нет-нет, — успокоил ее Аду. — Я могу вытащить стрелу.
Осмотрев
— Нуньес. — Голос Аду дрогнул. — Нам нужно взять ее за ногу и осторожно, медленно поднять, так чтобы стрела осталась в земле и мы ее не выдернули. Нам придется… — У него не хватило слов.
— Но ей же будет очень больно, Аду. Мы не можем этого сделать, — возразил Нуньес.
— Если мы этого не сделаем, она умрет. Она не может жить со стрелой в ноге. Придется ее вытащить.
— Кай не умрет, правда? — Малинцин начала плакать.
Кай молчала, и только глаза у нее расширились от страха.
— Но ты же всего лишь мальчишка, — сказал Нуньес Аду.
— Если бы я мог прямо сейчас стать старше, я бы стал, — ответил Аду.
— Перевяжите ей ногу прямо над раной, чтобы не было сильного кровотечения, — вмешался Ботелло. — Загляни в мою сумку, Малинцин. Там ты найдешь розовую воду и яйцо. Да, и еще вытащи бутылку водки. У меня есть настоящая серебряная игла и нитка. Это нам тоже понадобится. Все будет в порядке, Кай, девочка моя, через пару дней уже начнешь бегать. — Ботелло улыбнулся. — Ничего страшного.
Малинцин сняла уипилли и расстелила ее на земле. Вытащив из сумки Ботелло яйцо, завернутое в мох, и розовую воду в маленькой стеклянной бутылке, она удивилась, как он умудрился сохранить столь хрупкие вещи в сумке во время сурового перехода. Смешав яйцо с розовой водой в небольшой глиняной миске, которую Ботелло использовал для измельчения листьев, Малинцин пропитала повязки водкой, нашла нитку и иголку и разложила все это на своей уипилли.
— Я мог бы дать тебе кое-какие болеутоляющие корни, но у нас нет времени ждать, чтобы они подействовали. Вот. — Ботелло протянул Кай мягкую деревяшку, которую она должна была сжать в зубах. — Кусай ее, когда будет больно.
Он наложил жгут и крепко его затянул.
— Подумай о Кетцалькоатле, Кай. Подумай о том, какой он храбрый, — уговаривала подругу Малинцин.
— Ты не умрешь, Кай. Я не позволю тебе умереть, — сказал Нуньес.
— Обещаешь, Рафаэль?
— Обещаю.
Взяв один из ножей Ботелло, Аду срезал край стрелы, торчавший из ноги. Нуньес и Малинцин перехватили ногу Кай, чтобы та не двигалась.
— Готова? — спросил Аду.
— Готова, — ответила Кай.
Аду и Ботелло медленно и осторожно подняли Кай, следя за тем, чтобы ее нога находилась на одном уровне с телом. Постепенно им удалось вытащить из ноги древко стрелы, застрявшей в земле. Они даже сумели проделать это, не сломав древко и не разбередив рану.
— Готово, — сказал Аду, опуская Кай на землю.
Кай не кричала и не плакала, и только кровь отлила от ее лица, а еще она сломала два зуба, кусая твердую древесину.
— Спасибо, Аду, — сказал Нуньес.
Ботелло обработал раны и зашил входное и выходное отверстия. Затем он смазал их смесью яйца и розовой воды и аккуратно перевязал ногу. Подложив Кай под голову тряпки, они оставили ее лежать на земле.
— Ну что ж, — поднялся Аду.
— Аду, мне нужно прикрыться.
Аду взглянул на голые груди Малинцин, круглые и высокие, с пурпурными, словно гранат, сосками. Ее уипилли, лежавшая на земле, была забрызгана грязью и кровью. Край уипилли пришлось оторвать, чтобы перевязать Кай ногу.
— Да, да, конечно, извини.
Аду снял рубашку.
Эта рубашка была такой же, как у Куинтаваля, из черно-зеленой тафты. Натянув рубашку Малинцин на голову, он одернул ее у талии.
— Ну вот, — сказал он.
В одной руке он сжимал стрелу. Притронувшись к лицу Малинцин, Аду наклонился к ее уху и шепнул:
— Малинцин, я должен тебе кое-что сказать. Это стрела из арбалета. В нее выстрелил кто-то из наших.
— Что?
— Донья Марина! — крикнул кто-то. — Донья Марина, прибыл тласкальский касик. Нужна твоя помощь.
И внезапно рядом с ней очутился Исла, готовый вести ее по полю боя, усеянному мертвецами, к небольшому холму, на котором разбили палатки. Там готовился ужин. Был поздний вечер. На небе сгущались тучи. Тласкальский касик, в своем роскошном уборе из перьев, длинной мантии и со всеми атрибутами власти и богатства, имел такой вид, словно собрался на праздник. Он нисколько не напоминал главу потерпевшей поражение армии. Подбородок у касика был вздернут, словно он делал жалким испанцам огромное одолжение, соизволив поговорить с ними. Вокруг касика стояли его приближенные.
— Почтенный Малинцин, я вижу, что ваш народ силен и могуч, — сказал он Кортесу. — Мы подчинимся вашей власти. И я вижу, что к вам присоединилось много семпоальцев.
Малинцин перевела все, кроме обращения, Агильяру на язык майя.
— Почтенный Малинцин, семпоальцы ненавидят Моктецуму, и все же вы — гость Моктецумы. Почему?
— Он называет вас «Малинцин», — сказал Кортесу Агильяр.
— Скажи ему, что меня зовут Кетцалькоатль Кортес, а не Малинцин.
— Таков обычай. Так у них принято. Вы и она говорите как один человек.
— Мы говорим так, как говорю я. Скажите ему, что я, Кетцалькоатль Кортес, друг ему. Я Кортес. Я друг моих друзей. Я несу смерть своим врагам. Мы знаем о том, что Моктецума угнетает народы этой страны, и потому мы пришли издалека, из-за Восточного моря, чтобы освободить всех вас от податей, от рабства, от жертвоприношений. Мы принесли вам Слово величайшего из богов и объявляем вас вассалами величайшего императора в мире. Если вы поможете нам и ваши люди встанут на нашу сторону, мы одолеем подлого Моктецуму и его силы. Мы уничтожим Моктецуму.