Ночь печали
Шрифт:
Прибыв в Чолулу, женщины, которых сейчас был целый легион, начали разбирать припасы, чистить кухонные принадлежности, запылившиеся от песка, выбивать циновки и одеяла. Лапа Ягуара тоже не имел возможности отдохнуть, так как ему пришлось освежевать недавно пойманных животных с красным мехом и длинными хвостами, которых испанцы называли zorro[54], и дичь.
— А ты знаешь, что лягушачьим ядом не смазывают дротики, чтобы не испортить мясо? — спросил Лапа Ягуара у Маакс. — Говорят, что Теночтитлан — город золота. Он сияет на солнце, радуя своим видом Уицилопочтли.
Лапа Ягуара не переставал болтать.
— Франсиско говорит, что это город Бога, —
— Франсиско не знает, что это город наших богов.
В детстве Лапа Ягуара слышал истории о том, что в этом городе вместо улиц проложены каналы, так что люди подплывают к дверям своих домов на каноэ. Храмы Уицилопочтли, бога войны и солнца, бога-покровителя мешика, а также храмы Тлалока, бога дождя, размещались в пирамидах высотой в сто четырнадцать ступеней. Эти пирамиды были даже выше храма солнца в Теотиуакане. Факелы в этих храмах горели днем и ночью. Где-то внутри пирамиды находилась тайная комната, полная сокровищ. Дворец Моктецумы был самым красивым на земле. Император имел сотни жен и наложниц. Он завел собственный зоопарк с животными со всех уголков империи — ягуарами, муравьедами, паками, вилорогами, агути, гризонами, лисицами, волками и койотами, кинкажу, ленивцами и обезьянами разных видов, пекари, луговыми собачками, крокодилами и крупными ящерицами. Там даже содержалось самое удивительное животное на земле — аксолотль с жабрами в форме папоротника, не говоря уже о рыбах, черепахах и водоплавающих птицах. В зоопарке Моктецумы был устроен вольер для птиц с покрывавшей множество деревьев сеткой. На ветвях жили птицы, а королевские садовники ухаживали за деревьями в вольере.
Лапа Ягуара также слышал о том, что все женщины в Теночтитлане носили уипилли с красивой вышивкой и юбки из хлопка тоньше перьев. Сандалии жителей столицы украшали бирюза и янтарь, а еще тесемки, выкрашенные в красный, голубой и зеленый цвета. Женщины в Теночтитлане были самыми красивыми в империи. Лапа Ягуара считал, что в Теночтитлане дети никогда не плакали, за исключением, конечно же, тех, кого бросали в реку во время Праздника дождя в честь Тлалока. Все девочки и мальчики в столице ходили в школу.
На следующее утро после прибытия в Чолулу Малинцин и Кай вместе с другими женщинами отправились к реке, чтобы постирать одежду и набрать воду в кувшины для уборки, готовки и питья. Кувшины в Чолуле были черными, как и в Оаксаке, покрытыми желтыми и черными узорами с вкраплениями красного, как было принято на севере. Старушка, с которой они шли к реке, сказала, что эти кувшины действительно изготовили в Оаксаке. Чолульцы покупали соль у майя, добывавших ее на соляных равнинах, выменивали сухофрукты на меха с юга и пшено с запада. Перья они получали с южного побережья, ведь именно там жила птица кетцаль, чьи длинные зеленые перья имел право носить лишь император. Драгоценности и другие товары, ткани и орудия поступали из столицы, где на службе у императора состояли лучшие ремесленники империи.
Старушка наблюдала за Малинцин, снявшей уипилли и куитль. Девушка погрузилась в воду с одеждой в руке. Ей нужно было постирать две белых рубашки Кортеса, шелковую и шерстяную, а еще его белые шелковые штаны и дублет с зигзагообразными стежками и буфами. Кай до сих пор хромала после ранения в ногу. Будучи очень стеснительной, она вошла в реку в одежде, собираясь раздеться уже под водой, чтобы никто ее не видел.
— Кто твой муж? — спросила старуха у Малинцин.
— У меня нет мужа.
— Почему у такой красивой девушки нет рабыни, которая постирала бы ей одежду?
— Я сама рабыня.
Вода в этой части реки была чистой, и Малинцин чувствовала, как
— В жизни мы часто не получаем того, чего хотим, и страдаем от этого, — сказал ей Ботелло. — Дорогая Малинче, мы получаем лишь то, что получаем, и должны научиться жить с этим.
Малинцин тогда ответила ему, что ей не нужна помощь провидца, чтобы понять это.
— Если ты уж так хочешь знать, то Кортес обречен: он преднамеренно убьет свою жену. Он предстанет пред судом за то, что нарушил закон, и будет отчитываться в совершенном преступлении перед нашим королем. Потомки будут с презрением произносить его имя. Кортес не получит власть, потому что слишком силен. Он умрет разочарованный, и даже его труп будет осквернен, — вздохнул Ботелло.
Малинцин не верила Ботелло. Ведь как Кортес мог нарушить закон? Он сам закон, и он никогда не умрет в разочаровании.
— Как он убьет свою жену?
— Он ее задушит.
В это Малинцин поверила, и ее сердце забилось чаще, но затем она взяла себя в руки.
Старуха у реки не прекращала что-то ей говорить.
— Судя по всему, ты правда не рабыня, а принцесса, ведь тебя зовут Малинцин. Почему они называют тебя Малинче?
— У меня много имен.
— А вот у меня никогда не было настоящего имени, — вмешалась Кай, сидевшая рядом на камне.
— Вы обе милые девочки, — сказала старуха. — Как жаль, что вы умрете.
Во время битвы с тласкальцами Малинцин опасалась за свою жизнь. Во время перехода она тоже иногда чувствовала опасность и пугалась, но здесь, в этом прекрасном городе, боги подземного мира, казалось, спали и хранили молчание. Более того, она уже давно не чувствовала присутствия шпионов мешика, как в начале путешествия. Уже на подступах к Теночтитлану, по словам тласкальцев, им придется пройти между горами, плюющимися огнем, а горы эти такие высокие, что достигают ступней богов. Затем им придется идти под густым белым дождем, настолько холодным, что он собирался кучками на земле, будто с неба падали птицы с белыми перьями и засыпали сном мертвых. Испанцы называли этот дождь снегом, la nieve. Придется идти через леса и горы, где трудно дышать. Так говорили тласкальцы. Малинцин хотелось замереть, закрыть глаза, подождать, пока все закончится.
— Мы не умрем, матушка, — сказала Малинцин старушке, сокрушавшейся о том, как красива Малинцин и как жаль, что она умрет вместе со всеми остальными.
Пока Малинцин стирала одежду, Кортес, сидя в кресле за столом в своей комнате, писал письмо.
— Как мне начать, Берналь Диас?
— «Достопочтенный, величайший император мира!»
— Нет, это недостаточно почтительное обращение. Может быть, стоит написать «высочайший, могущественнейший и блистательнейший принц, сильнейший из королей и правителей, сердце католической веры»?