Ночь печали
Шрифт:
В какой-то момент тласкальцы разделили свое войско на четыре части. Первое подразделение называлось «Холм», второе — «Сосна», третье — «Белая Равнина», а четвертое — «Вода». Отряды заняли свои позиции. Их лица были раскрашены синими узорами войны. В таком виде тласкальцы напоминали испанцам демонов. На третий день боя тласкальские подразделения вновь слились в одно и пошли в атаку под звуки труб из раковин, барабанов из змеиной кожи и длинных деревянных дудок. Испанцы приняли бой.
— Тыловые войска вперед! — скомандовал Кортес.
— Тыловые войска вперед! — повторили
Солдаты выдвинулись на передний край.
— Подкрепление!
— Подкрепление!
Аду чувствовал толпу вокруг, чувствовал солдат у себя за спиной. Он следовал движениям толпы. Отступая вместе с линией, а затем двигаясь вперед, перемещаясь вместе с остальными, Аду думал, что он капля в океанской волне или травинка на поле, где гуляет ветер. Грохот и дым пушек, свист пуль и стрел, звуки труб — из-за всего этого Аду казалось, что он никогда ничего не знал, кроме войны. В какой-то момент во время долгого боя Аду сумел остановиться, когда ему никто не угрожал. Ему сунули в руку кожаный бурдюк. Открыв его, Аду напился воды, и эта вода показалась ему такой сладкой, что у него слезы выступили на глазах. Он передал бурдюк обратно. Воды ему дал Кортес.
— Первая линия на фланги!
— Первая линия на фланги!
Аду толкнули, и он увидел, что ряд испанских солдат с их семпоальскими союзниками стал реже и, как и в первый из трех дней боя, часть солдат отошла ко флангам, а солдаты из тыла выдвинулись вперед, окружив тласкальцев и отрезав им путь к отступлению. Испанцы сжимали круг все уже, убивая индейцев в его центре.
— Отступаем!
— Отступаем!
Испанцы покинули поле боя, и звуки битвы утихли. Там и сям еще шли стычки. Испанцам удалось захватить несколько пленников, но на самом поле боя к концу дня лежала отвратительная куча тел тласкальских воинов — обезглавленных, расчлененных, заколотых, забитых, зарезанных. Их мертвые глаза смотрели вдаль. Испанские интенданты ходили по полю боя, подсчитывая тела и оценивая причиненный урон.
— Потери с нашей стороны составляют тридцать пять человек, — крикнул кто-то.
— Потери — тридцать пять человек!
Кортес не думал, что следует объявлять о потерях так громко, так как солдаты все равно узнали бы об этом рано или поздно. Не стоило подрывать боевой дух. В целом, учитывая количество врагов, тридцать пять убитых — это было очень мало.
— Да упокоит Господь их души. Мы победили, — объявил он.
— Мы победили.
— Мы победили.
Аду не ощущал вкуса победы. Он притронулся к своим рукам и ногам. Они по-прежнему находились на месте. Затем он провел ладонями по груди — ран не было. Все вокруг пришли в восторг — он же ничего не чувствовал. Иные прыгали от радости, обнимались, поздравляли друг друга, а Аду хотелось опуститься на землю и присоединиться к мертвым. Некоторые испанские солдаты заявили о своем желании направиться в город и потребовать у тласкальцев выкуп. Испанцам хотелось заполучить новых рабынь, чтобы те делали все, что им прикажут. Им хотелось погружаться в женскую плоть, как настоящим завоевателям.
— Ни в коем случае, — заявил Кортес и опустился на колени.
Все остальные так же преклонили
— Господи! — начал Кортес.
— Господи! — повторили за ним войска.
После молитвы все, как могли, почистились и стали по приказу Кортеса разбивать лагерь. Женщины отправились готовить праздничный ужин.
— Кортес спас мне жизнь, — сказала Лапе Ягуара Малинцин.
Во время боя Лапу Ягуара нигде не было видно, но затем он внезапно появился из ниоткуда, готовый помочь всем, чем мог.
— Меня чуть было не разрубили на две части, а Кортес убил тласкальского…
— Ну, конечно же, он спас тебе жизнь, донья Марина, — перебил ее Лапа Ягуара, отряхивая ладонями грудь, как будто испачкался во время боя. — Неужели ты думаешь, что он сможет обойтись без переводчика?
— Дело не в этом, Лапа Ягуара.
— А, ну да, он же хочет жениться на тебе.
Все, за исключением Малинцин, с самого начала знали о том, что Кортес женат.
— Я знаю, что он не может жениться на мне, но он спас мне жизнь. Спас мне жизнь.
— Хорошо, Маакс. Значит, ты будешь жить и умрешь в какой-нибудь другой день. А я думал, что ты ненавидишь его.
— Ненавижу.
— Ну, конечно, ненавидишь.
— Где Кай?
— Почему ты спрашиваешь об этом у меня? Я Кай не супруг, — фыркнул Лапа Ягуара.
— Кай! — позвала Малинцин, оглядывая толпу женщин, готовящих ужин.
Вокруг возводились палатки. Малинцин пошла искать Кай в лагере, но не нашла. Офицеры советовались, стоя на краю поля боя, но Нуньеса не было видно. Франсиско, остававшийся с женщинами, тоже не знал, где Кай. Аду лежал на спине, глядя на заходящее солнце. Он не заметил, как Малинцин подошла к нему. Неподалеку Ботелло оказывал помощь раненым, среди которых почти не было испанцев. В основном тласкальцам удалось ранить семпоальцев и ксокотланцев.
— Ботелло? — позвала Малинцин.
Она не хотела идти на поле боя, видеть мертвых, раненых, кровь, отрубленные части тел, следы резни.
— Да, иди сюда. Помоги мне. Давай осмотрим павших. Может быть, там еще кто-то жив.
— Ты видел Кай?
— Делай, что я говорю, Малинче. Пойдем за мной. Ты будешь чистить раны, а я буду их зашивать.
Ботелло, разорвав рубашку, перебросил тряпки через плечо, собираясь бинтовать ими раны. В руке он сжимал свою знаменитую сумку с травами и всякой всячиной.
Из-за шатров показался Нуньес.
— Я не могу найти Кай, — сказал он. — Ты ее видела?
— Нет. Как ты думаешь…
— Может быть, она ранена, — вмешался Ботелло.
— Она стояла с другими женщинами. Я ее видела, — заявила Малинцин, — рядом с племянницей касика Семпоалы. С ней все было в порядке.
К полю начали слетаться птицы. Они то снижались, то вновь поднимались вверх, медленно кружась над телами. Ястребы, вороны и стервятники.
— Помогите! Помогите! — послышался чей-то слабый голос из-под груды тел.
— Кай! — взвизгнул Нуньес, и все трое побежали в ту сторону.
Кай лежала на спине. Стрела пробила ей ногу, пригвоздив к земле.