Ночной карнавал
Шрифт:
Послышались шаги по лестнице, скрипло поющей на все лады. Задвижка зазвенела, лязгнула, и на пороге показался лысоватый человечек, сонно щурившийся на ночных гостей.
— Боже, Март, — пробормотал заспанный хозяин, — а мы уже давно легли. Ели Рождественского гуся… все съели, одни косточки остались… Выпить найдется, пожалуй… Валяй, заходи, если уж приехал!.. А-а! — зевнул. — А это что за гусыня с тобой?.. Рождественская курочка?..
Хохотнул. Погладил лысину ладонью. Мадлен заквохтала по-куриному, выставив личико вперед и отклячив зад:
— Ко-ко-ко-ко-ко!
— О, да она у тебя с юмором! — расхохотался Этьен.
— И с норовом! — с вызовом произнес Март. Взяв за руку Мадлен, он подтащил ее ближе к факелу,
— Нет, ты скажи, где видел подобную красоту? — горячась, проорал Март в ухо приятелю. — Я собираюсь…
— Догадываюсь, что ты собираешься, — перебил его Этьен ворчливо. — Девчонка устала от дороги и переживаний. На ней лица нет. Гляди, как бледна. Как мел. Садись-ка ты, детонька, сперва к столу, покушай. Хоть гуся и смололи, зато в погребе остались салаты, жареная минога, кнедлики, пшеничный хлеб, вареные яйца, молодое вино и старый коньяк. Ты когда-нибудь пила коньяк, детка?..
— Никогда, — помотала Мадлен головой. Ее глаза смеялись.
Добрый человек Этьен. Ты сейчас добрый, да. Каким ты окажешься минуту спустя? Час? Месяц?.. Напускной доброты она навидалась с лихвой; люди умело лгали, если им нужно было от нее получить. Взять. Подъехать к ней на сивой кобыле. За вранье всегда берут недорого — она отлично знала это. Эьтен не походил на подлеца; сейчас он ее накормит, и это уже будет поступком. Святая Ночь! Святой Этьен! Она споет за столом песню в его честь.
— Переоденься! Это одежка моей женушки.
Этьен швырнул ей шелковый черный, расшитый гигантскими разноцветными хризантемами халат. Когда Мадлен, сбросив тряпье, завернулась в новую одежду, мужчины присели и присвистнули. Март застыл как вкопанный, не сводя с нее глаз.
В китайском шелковом халате, покрытая вышитыми гладью драконами, соловьями и хризантемами, она гляделась восточной богиней, юной женой богдыхана, случайно залетевшей сюда, на окраину гнилой заснеженной Эроп, подобно птичке колибри. Ее тонкая шейка высовывалась из шелкового, в виде шали, воротника гордо и беззащитно; шелк облегал тополиный ствол талии, круглую маленькую грудь, точеные, как игрушки из моржовой кости, бедра, обертывался вокруг нежных подвижных рук с перламутровыми изящными пальчиками; для уличной шалавы слишком тонкие у нее были пальчики, слишком прозрачные на просвет, слишком грациозно сужались фаланги к концам и жемчужно розовели подушечки, не привыкшие к грязной поденной работе. А наверняка эта девка работала судомойкой и ворошила на кухне в чанах горы жирной посуды. Что за наваждение!
— Какое породистое лицо, Март, — прохрипел Этьен, напяливая на нос пенсне и вглядываясь в Мадлен, как в редкого тропического жука. — Где ты ее подобрал? Твоя… — он назвал имя любовницы Марта, сморщившись, —.. не будет ругаться?..
— Это не ее дело, — парировал Март. — И не твое. Прекрати на нее пялиться. Давай лучше пожрем чего-нибудь, и правда. У тебя гости, как всегда?
— Немного, — нехотя ответил Этьен. — В гостиной спит Лемур. Он уже надрался в стельку. Ну его. В спальне — известный тебе Сосиссон.
— С твоей женой, что ли, спит? — хохотнул Март.
Этьен беззлобно двинул ему кулаком в бок.
— Знаю я твои шуточки. Эрика дрыхнет в кресле, под фикусом, без задних пяток. Она водила вокруг елки хороводы с Анной и Голубкой. Они все трое крякнули шампанского, наливки, коньяка и свалились. Кто где. А на чердаке почивает Лурд. Он прискакал ко мне на два дня из Пари. Добирался как придется. Ехал без билета в третьем классе. Возникла потасовка с контролерами. Еле вырвался. Потом цеплялся к кому попало. К задкам телег. К каретам. К авто. Стоял в тамбурах пригородных поездов. Денег у него нет ни монеты, как обычно. Я ему одолжил.
— До чего ты добрый, Этьен. Надоели тебе они все, подозреваю, как.
— И ты мне
Пока Этьен копошился в погребе, вытаскивая наружу корзины с соленьями, салатницы с горами салатов, бутылки с мартини и коньяками трех сортов, Март пристально и жестко глядел на закутанную в шелковый халат Мадлен, и в его глазах она ясно читала оценку: дорогая штучка. Попробуй дернуть от меня куда-нибудь в сторону. Дешево не отделаешься. Я тебя везде достану.
— Я тебя везде достану, — повторил он вслух. Мадлен выше подняла голову.
— Ты думаешь, я не смогу от тебя убежать, если захочу?
— Беги. А я погляжу, как ты будешь вязнуть в снегу. Под прицелом моего…
Он рванул из-за пазухи смит-вессон и повертел им перед носом у Мадлен.
— Такую игрушечку впервые видишь?..
Мадлен щелкнула пальцем по черному железу.
— Испугалась я тебя. Под платьем я ношу броню. Серебряную кольчугу. Меня пуля не берет.
Он рассмеялся. Этьен вылез из погреба в очередной раз, отпыхиваясь, волоча за собой окорок.
— Давайте выпьем за Рождество Господа нашего Бога Единосущего Иисуса Христа, Сына Божия!.. Эх, поднимем бокалы!.. Рано ты женился, Март, сейчас бы мы тебя за эту вот кралечку сосватали…
— А мы и без свадьбы с ней. Да?..
Он пошло подморгнул ей, дернув углом рта. Выпил. Капля коньяка скатилась у него по щетине, как слеза.
Они дружно ели и пили. Навалились на еду с голодухи. Руки Мадлен летали над столом. Она пробовала все, отщипывала от всего — и от куриной ляжки, и от кусочка миноги, лезла пальцами в салат, заталкивала в рот маленькие, как ракушки, кнедлики, опрокидывала в рот рюмки коньяку — одну рюмку за другой, одну за другой. Она всегда так резво ест и пьет, Март?.. Ох и прожорливая, лиса!.. Ты ее не прокормишь. А ты зато прокормишь. Ты приволок ее сюда на мою шею?.. Деточка, отведай вот еще салатика из крабов. Они плавали когда-то в океане… И ты, деточка, плывешь в людском море… И тебя рыбаки изловят… сети уж сплетены… Выпьем, господа!.. За что, дурак?.. За тебя, идиот!.. Я не идиот, я сам ее на обочине увидел, набросился, схапал, сгреб, в машину затолкал, крикнул: ежели пикнешь… Ну, ты смелый петух, я бы так не смог… Глянь, как она некрасиво ест!.. Как дикарь… Никаких манер… Не запихивай себе в глотку жратву!.. Ее еще очень много!.. На нашу жизнь хватит!.. Будешь жить у него, шлюха. Он славный малый. Его и на жену хватит, и на тебя хватит. Будет сновать между вами, как челнок, ха!.. А потом я приеду за ней… приеду в роскошном ландо… и заберу… уже договорившись о сделке… О какой сделке, что ты мелешь… ты пьян… Нет, это ты пьян, не лезь ко мне своими лапищами… Да я тебя обнять хочу, сволочь ты такая… Обнимай лучше ее, она создана для объятий… Она создана для еды!.. видишь, как уминает… как уписывает… за обе щеки… аж за ушами трещит… Ты никогда не видел, чтобы живые люди так ели!.. только звери в зоосаде… Подари ей этот поганый халат… он ей безумно идет… Я ей себя подарю… Да она тебя не захочет… А тебя — захочет?!.. Выпьем… за то, чтобы захотела… А ты уже был с ней?.. Ну да… что — да?.. а ничего… она нежна, как голубица… груди ее — как лилии… сосцы ее… как… как…
Валяются головами на столе. Спят. Тихо. Надо прокрасться на чердак. Там дрыхнет неизвестный по имени Лурд. Он из Пари. Пари. Большой город. Огни. Вздыбленные громады великих домов, яркие фонари, множество блестящих хохочущих женщин в нарядах, низко открывающих грудь, женщин-фей, женщин-княгинь, девочек-принцесс. Там, в Пари, даже беднячки выглядят графинями. Она слышала, что белошвейка из Пари в иных краях Эроп сойдет за герцогиню; а то и за даму королевской крови, если умело прикинется благородной. Ей не надо прикидываться. Она видела себя в зеркало. В сенях у увальня Этьена она метнула на себя взгляд в зеркало. Один беглый взгляд сказал ей все.