Ноев ковчег доктора Толмачевой
Шрифт:
Тина шумно задышала.
– Не вздумай, Аркадий. Я и слышать об этом не хочу. Ты разве не помнишь, как этот самый главный врач буквально вышвырнул меня на улицу два года назад? Я ни за что к нему не пойду, и у тебя не приму этой услуги. Но ты не переживай, у меня есть деньги. На обследование хватит.
– Тина, ну что ты врешь... – начал Барашков.
– Серьезно, есть. Володя теперь зарабатывает.
– Да-а-а? Давно вообще-то бы пора... – В голосе Барашкова послышался скепсис.
– Не надо так, Аркадий! У каждого в жизни бывают трудные периоды.
– Ну, ладно, ладно. Так я тебя жду? Когда?
– Хоть завтра. Приеду с вещами.
– Тогда я скажу, чтобы тебе приготовили место.
– Можно мне ту самую маленькую палату в уголке, в которой я лежала в прошлый раз? Я ее прямо полюбила.
Тина не стала напоминать Аркадию, что когда-то эта крошечная комнатка была ее кабинетом. В самом деле, уж если ложиться в больницу, то она снова хотела бы очутиться в комнате, где из окна видна та же улица и тот же молодой клен, который сажали на Тининых глазах тоненьким прутиком и который теперь разросся в сильное дерево.
«Интересно, действительно ли нельзя войти дважды в одну и ту же реку?» Она подумала, что, если у нее будет время, она обязательно повидается с заведующим патанатомией Михаилом Борисовичем Ризкиным. Тина вздохнула. А Михаил Борисович оказался славным человеком. Удивительно, работая в больнице и встречаясь с Ризкиным каждую неделю, она так не думала. Но ведь именно в его честь назвали мышонка Дэвида. Странно, оказывается, именно там, в больнице, была ее настоящая жизнь...
Она в ужасе остановила себя. Прошла жизнь? Как она может так говорить? И тут же с горечью подумала: «Обеды, стирка, мышь, собака... Все это хорошо, но нет самого главного, того, что было раньше. Ощущения, что приносишь пользу не только себе, но и другим людям. А как же Азарцев? – она оборвала себя. – Ведь ему-то она точно приносит пользу? Хотелось бы в это верить».
Тина решила не лезть в дебри и стала собирать вещи. Завтра она поедет в больницу. Надо будет попросить Володю, чтобы он, при всей нелюбви к мышам, проследил за Дэвидом Ризкиным. Да, кстати, он должен скоро прийти, а у нее еще не готов ужин.
Ее Володя в это время как раз заканчивал очередную работу в патологоанатомическом отделении у Михаила Борисовича Ризкина. Правильно объяснил ему в начале знакомства бывший судебный медик Слава – в медицине существует своя мафия. Почти все друг друга знают, и почти всегда друг с другом можно договориться. Азарцев и не возражал, потому что знал это и по себе: как оказалось, главный врач этой больницы был не только когда-то однокурсником Азарцева, но и соседом по даче экскаваторщика Славы. Слава познакомил главного врача с Николаем, владельцем гранитной мастерской – и вот в назначенный день в отделении Ризкина Владимира уже ждала первая клиентка.
Михаил Борисович, как глава отделения, зашел, поинтересовался, в чем, собственно, заключается работа «косметолога-бальзамировщика», как определил эту профессию Николай.
Азарцев расположился в одиночестве, не считая клиентки. На соседнем пустом столе разложил свои инструменты, ампулы с гелем, косметические краски и самое главное – фотографии. Их было много, разновозрастных, больших и совсем крошечных, цветных и черно-белых. Михаил Борисович глянул – содрогнулся. Эту клиентку Азарцева он знал, как никто другой, изнутри – несколько часов назад Ризкин детально обследовал ее сердце, печень, легкие, селезенку и головной мозг. Он прекрасно знал и то, что старушка, умершая вчера в общей хирургии после тяжелой операции по поводу онкологического заболевания, представляла собой обтянутую кожей желтовато-зеленоватую мумию. На фотографиях, принесенных родственниками, она выглядела здоровой полной пожилой женщиной, молодой красавицей с косой через всю голову и улыбчивым ребенком в платьице с уточкой в руках.
«Смерть, неужели это действительно страшная штука?» – вдруг как-то по-новому подумал Михаил Борисович, и ему стало жутко.
Лицо «косметолога-бальзамировщика» показалось ему знакомым, хотя Ризкин мог поклясться, что с этим человеком он не знаком. «Просто типичное, интеллигентное лицо, я бы сказал, очень докторское», – определил для себя он.
– Работаете? – спросил он.
– Работаю. – Азарцев набирал гель в большие и маленькие шприцы.
– А... как зовут? – Михаил Борисович сделал паузу, потому что еще не определил, как обращаться к новому специалисту – на «ты» или на «вы».
– Владимир.
– Ну вот что, Вова, – обрадовался Ризкин. – как закончишь м-м-м... процесс, меня позовешь. Хочу посмотреть, что у тебя получилось. В конечном счете за все, что делается у меня в отделении, я и отвечаю. В случае чего недовольные родственники ко мне жаловаться придут.
– Хорошо, – не стал спорить новый специалист. – Позову.
– Ладненько.
Ризкин ушел. Володя погрузился в работу. Через два часа, когда процесс действительно был окончен, он заглянул в кабинет к Ризкину.
– Родственники подойдут через пятнадцать минут, – сказал он. – Хотите посмотреть перед ними или вместе с ними?
– И то и другое.
Михаил Борисович не без интереса вошел в секционную. Большая фотография с траурной лентой углом стояла прямо напротив входа. Пожилая женщина – довольно полная, но симпатичная – смотрела с фото улыбчивым взглядом. И та же женщина, такой же полноты, с такой же прической, только с закрытыми глазами лежала на столе вместо худенькой желтой старушки.
Ризкин не мог скрыть перед Азарцевым своего восхищения.
– Вова, как тебе это удалось?
Азарцев, будто живописец, отошел подальше от стола и склонял голову то вправо, то влево.
– Послушай, мы сейчас выдадим тело родственникам, а это все, – Ризкин кивнул на покойную, – до завтра или послезавтра не поплывет?
– Нет, это все сделано надолго.
– Ты, наверное, не понимаешь, мертвые ткани совсем не то, что живые... – стал настаивать Михаил Борисович.
– Это особенная методика, – тихо сказал Азарцев. – Сложная. Для того, чтобы лицо не оплыло, гель надо ввести туда, где он сможет долго находиться. И надо еще соблюсти портретное сходство.
– Как же это удается? – поразился Ризкин.
– Я знаю, где расположены мышечные сухожилия и сосуды, – сказал Азарцев. – В них и ввожу гель, как бы делаю каркас.
– Ты что, анатомию изучал? – спросил Михаил Борисович с уважением.
– Да. Это было давно, – сказал Азарцев.