Ноль три
Шрифт:
Но когда я женился, Надя внушила мне, что уж если треть ночей я провожу на казенном топчане, то пусть хоть белье будет чистым. И я стал носить белье из дома. Собственно, последовал примеру некоторых наших опытных женщин.
Но это мы, старые работники. А тут начинающий доктор достал из портфеля чистое белье, лег под белую простынь и приготовился к временному отдыху.
Сразил девочек, конечно, сразил. Представить себе: холостяк, живет на частной квартире, а заботится о постельном белье. На другого сказали бы: чистоплюй и высокомерный, а Сергей Андреевич — чистоплотный
Первое, что я посоветовал Сергею Андреевичу — не быть слишком самоуверенным, даже самостоятельным. Если есть хоть малейшее сомнение, везите больного в приемный покой. Не рискуйте. Пусть хирурги называют вас извозчиком, пусть говорят, что вы отфутболиваете больных, это лучше, чем ошибки. Когда придет опыт — другое дело.
И он не рисковал. Не стеснялся советоваться со мной. Именно со мной, а не с Алферовым или с Федоровой, старшей смены. Федорова не обижалась, Алферов же начал сердиться.
Чего там, приятно в августе было ходить на работу. Что понятно. Как-то за последние месяцы я стал закисать — не очень-то тянет на разговоры, если тебя не слушают. А лягу на топчан и читаю до следующего вызова. Разговоры сводились лишь к неизбежному совместному быту и работе.
А тут выйдем мы с Сергеем Андреевичем во двор, сядем на лавочку под окном диспетчера да и балакаем себе — о книгах, о музыке, он меня просвещал в современных ансамблях, да и вообще о жизни. Для меня вернулись прежние времена.
Да и привычно, словно бы я с Андрюшей разговариваю. Хотя из гордости следует отметить, что Андрюша поначитаннее, даже поосновательнее. Правда, у них и профессии разные (все же Сергей Андреевич в литературе и истории понимает больше, чем Андрей в медицине).
Значит, приятный был август. Именно месяц надежд. Андрей показывался редко — что и понятно, вышел на финишную прямую, — заходил молчаливый, задумчивый, и я не пытался его растормошить, чтоб не сбить нужный настрой.
А вот с Павликом мы были неразлучны. Все свободное от дежурств время я проводил с ним. Много плавали, он даже рекордный для себя заплыв сделал — до фортов и обратно, — это почти три километра.
За лето он как-то незаметно перешел в иное возрастное состояние — из мальчика превратился в подростка. Стал со мной чуть сдержаннее, суше. Начал рассматривать в зеркале свое лицо и даже без материнских напоминаний мыться по вечерам. Даже заявил, что Светка, с которой он вместе сидит, пожалуй, не ябеда, а нормальная девчонка — так он поразмыслил летом.
14
— Еще немного потерпеть, и все, — утешала себя Наташа. — И все. И новая жизнь.
То есть все ее надежды были связаны с получением жилья, и каждый день общежитской жизни был невмоготу, потому что каждый день — отсрочка близкого счастья.
А я прокручивал нехитрое соображение про относительность счастья. Это так просто. Вот, к примеру, в этот же самый момент какой-нибудь жалкий рантье сидит где-нибудь, скажем, на Елисейских полях,
— Как же все-таки люди десятилетиями живут по коммуналкам? — спросил я.
— Не знаю. Никогда не жила, и поэтому невыносимо.
— Да, изнеженное выросло поколение, — это я так, разумеется, шутил. И чтоб сменить разговор, спросил: — Что нового на работе? Клуб начал работу?
— Да. Вчера было открытие нового сезона. Березин у нас снова староста.
— Это капитан, любящий поэзию?
— Да. Он принес гвоздики. И как он смущался и краснел.
— Да уж, галантные нынче пошли капитаны.
Но она не поддержала мои подтрунивания над старостой клуба, она даже обиделась, что мне очень и очень не понравилось.
Да, август был месяцем удивительно ровной радости, и я даже думал, что есть же счастливчики, что и всю жизнь в такой радости живут.
Но то была лишь вспышка радости перед долгим захлестом тоски.
И к этому самое прямое отношение имел новый доктор Сергей Андреевич. Собственно, потому я так подробно о нем и рассказывал.
Все дело в том, что он оказался больно уж независимым. Он, представьте себе, живет без двойного счета: один — для себя, другой — для других. Он словно бы малый мальчик. И если говорит, что человек не должен излишне приспосабливаться к обстоятельствам, то это означает, что приспосабливаться не должен именно он, Сергей Андреевич, к нашим конкретным обстоятельствам.
Алферов, как и положено заведующему, опекал молодого специалиста, с особым вниманием просматривал его листки, всякий раз спрашивал, а почему вы сделали то-то и то-то, не лучше ли было сделать вот это.
И это все правильно: институтское образование — это одно, наши реалии — это другое. Именно у нас обучение по-настоящему и начинается. Так что опека Алферова была вполне понятна.
Странны были реакции Сергея Андреевича. Положено ведь как: старший товарищ тебе, новичку, дает указания, ты поблагодари и исполни. Сергей же Андреевич, если с указаниями был согласен, благодарил, а если не согласен — доказывал свою правоту. Сухо, нашим привычным халдейским языком, но убедительно, черт побери.
Если бы Алферов поучал его в своем кабинете, наедине — это одно, но поучал на пятиминутках, с понятной целью — на ошибках одного учимся все, и тут довольно быстро выяснилось, что теоретически Сергей Андреевич подготовлен превосходно. Что понятно: только что закончил институт, прошел превосходную интернатуру, где его год накачивали теориями, и в этих теориях он был сильнее и Алферова, и меня, и всех. Умный парнишка, чего там.
Алферову бы смириться с таким положением, как, к примеру, смирился я, но это его почему-то задело. Можно сказать, молокосос, мальчишка, а туда же.