Non Cursum Perficio
Шрифт:
Потом Ксандья, безмолвная и окаменевшая, как сфинкс, исчезла прочь, в готовящийся полдень, оставив меня у зеркала созерцать собственное отражение и не верить тому, кого я вижу.
*
– …Да. Ты прав, только вот здесь, – я постучал карандашом по план-схеме десятого этажа флигеля, – здесь есть сильный незарегистрированный скол, где-то три или три с половиной герца, но непрогнозируемо нестабильный…
Длинный уставился на меня из-под грязно-русой чёлки со смесью недоверия и восхищения. Потом чихнул и тряхнул головой:
– Сао, ты горазд находить эти сколы, как свинья трюфели! Либо это вообще они тебя находят, ориентируясь в межтеневом пространстве на твой маячок, – он указал подбородком на медную ящерицу, всё так же приколотую к пиджаку над сердцем. Я невольно передёрнул плечами, вспомнив, как отчаянно протискивался затухающим сознанием сквозь миры, ведомый лишь слепыми инстинктами выживания, древними и мощными. Как бежал прочь от готовых жадно вгрызться в тело свинцовых градин, от мучительной смерти на плиточном полу Никельской общаги. Точно так же, как и двадцать лет назад, в первый раз совершив нуль-переход, я смог обмануть свою судьбу, готовую спустить курок и разбрызгать по земле Ассама солнечный сок жизни.
– Андре, ты даже не представляешь, насколько сейчас можешь быть прав, – я глубоко вдохнул, поставил подпись в рамке внизу чертежа и с шорохом скатал миллиметровку. – Ладно, гуляй, можешь не переделывать, так, подрисуй аккуратненько эту точку. Всё равно я пока ума не приложу, что там происходит. И не смогу приложить, пока Бастардовы выблядки, извини за тавтологию, не уберутся оттуда нафиг со своим ремонтом.
Длинный сочувственно покивал, оттопырив нижнюю губу в знак неодобрения реконструкции десятого этажа флигеля, невесть с чего затеянного Бастардом посреди квартала.
– Делать ему больше нечего, что ли? – риторически вопросил он. – Тут такая хрень творится, что просто страшно жить! Мир сходит с ума! За примерами далеко ходить не надо. В девятом лифт застрял, причём хрен знает, на каком этаже. Ихнего коменданта, Дина Ачесона, оттуда седого достали, он там почти сутки просидел. Когда он только застрял, лифт стали на лебёдке тянуть, вытащили на шестой, открыли автогеном двери – а кабина пустая!!! Ты что! Ла Пьерр глушит валерьянку литрами, рядом Сомбрера в полуобмороке рвёт свои роскошные патлы. И тут слетает стопор, и кабина без дверей уходит вниз на всю длину лебёдки, а это без малого километр… И вот когда её вытащили ещё раз, там в этом лифте сидел комендант Дин Ачесон, без единого тёмного волоса, и – сиди на стуле крепче, дыши как можно глубже! – с зашитым ртом!!! Вот.
Длинный, придушенным шёпотом рассказывая эти ужасти, почти лёг на мой стол и во время разговора то и дело нервно озирался на сидевших в другом углу Кармелли и Анильку. Я молча внимал, чувствуя, как кровь стынет в жилах, и даже если бы хотел, не смог бы заговорить.
– Ачесона генерал быстренько упрятал под замок в своём тюремном корпусе, подальше от общественности и журналистов, а присутствовавшие при сём техники и лифтёры кучно исчезли в сторону моря, не дойдя до своих рабочих мест. Я же узнал всё это от Сомбреры, только тсссс, Седар, это тайна! Я Тшелю верю, потому что у этой селёдки мороженой в принципе не хватит мозга выдумать такую историю. Короче, ты понял месседж? Хочешь жить, в девятый ни ногой, и на лифтах ты бы тоже не катался, Седар, с твоими-то способностями находить всякие… аномалии на свою… голову!!
Я молча кивнул, не став говорить Длинному о том, что уже имел сомнительное удовольствие прокатиться на лифте в девятом корпусе, и что известие о поседевшем после аналогичных покатушек Ачесоне меня не очень удивляет. Меня больше удивляет, как это я сам до сих пор сохранил сурьменно-чёрный цвет своей шевелюры…
Сердечно попрощавшись с принёсшим столь информативную сплетню Длинным, я заварил себе зелёного чая с лотосом, и откинулся в кресле. У меня наконец-то появилась за эти два дня в Антинеле возможность подумать и подвигать кусочки разложенной передо мной мозаики.
Ох, как неспроста Бастард пригнал своих ремонтников на десятый этаж флигеля и перегородил строительными лесами и штабелями досок коридор, ведущий к двери с тем сакраментальным предупреждением Норда! И ещё я очень тревожусь за судьбы покинутого в Никеле сероглазого профессора химии, и за тех четверых детей из первого корпуса – Анияку, Тин-Тин, Смайлика и Шэгги. Прошло уже два дня с момента моего возвращения в Антинель, и я продолжаю жить по инерции, следуя привычным ритуалам, всё ещё дарующим мне эфемерное утешение. Но меня пугает и злит полная неизвестность и плотная пелена загадок, скрывающая от меня Никель, в котором ведётся странная игра со мной, Сильвой, Полем, Марио… Я больше не могу спокойно жить в Антинеле. Мне нужно знать. Докопаться до истины. Кса права – я должен это сделать.
Потягивая зелёный чай, и задумчиво глядя на прилежно трудящихся подчинённых, я перебирал в памяти всё, что могло, так или иначе, быть связанным с галогеновыми лампами, комендантом и его солдатами в чёрной форме с белым кантом, с далёким городком под названием Никель и произошедшей там какое-то время назад странной войной. Всё то, что могло быть связующим звеном между физиком-нулевиком, доктором онкологии, профессором химии и посредственным руководителем общежития. Так…
Чувствуя близость озарения, и дрожа от этого ощущения, я встал и распахнул дверцы шкафа, в котором хранились исходники чертежей корпусов. Провёл пальцем по корешкам толстых папок, беззвучно шевеля губами. Общежития стоят отдельно – второй, четвёртый с флигелем…
– Господин Седар! – окликнул меня мягкий, чуть пришёптывающий мужской голос от дверей.
Досадливо сморщившись, я обернулся и обнаружил на пороге отдела слегка смущённого своим вторжением Дьена Садерьера.
Несмотря на безупречный щегольской костюм и гладко выбритые щёки, Дьен выглядел измученным и уставшим – это проскальзывало в его глазах в те секунды, когда он был не в силах удержать на лице маску безмятежной приветливости. Повинуясь моему по-прежнему чуть досадливому жесту, Дьен подошёл к стеллажу, пожав мне руку, и негромко проговорил, глядя вдоль меня на Кармелли с Анилькой в углу:
– Господин Седар, мне необходимо серьёзно пообщаться с вами тет-а-тет. Вы можете уделить мне некоторое время?
Я пожал плечами, недоумевая, что за тайны мадридского двора собирается мне поведать водитель Норда, с которым мы общались от силы десять раз за десять лет. Но, движимый неизгадимым нулевицким любопытством, прошёл в свой кабинет, который завёл себе чисто для comme il faut – мне больше нравилось сидеть среди коллег, в отделе, а не запираться от них, подобно многим руководителям. И вообще, там всегда барахлили радиаторы – вот и сейчас температура в кабинете приближалась к идеальной для промышленных морозильников.