Non Cursum Perficio
Шрифт:
Кого я там ждал? Почему именно ночью, в глухой час между тремя и четырьмя? Не помню. Из памяти выплывает только этот мгновенный снимок, вспышка сознания: я в одиночестве жду кого-то в пустом холле. Холодно. Ночь.
– Сао, смотрите! – оживлённо позвала меня Кармелли. Пока я занимался погружением в себя без акваланга, девушка долистала папку до конца, и сейчас нетерпеливо шлёпала линейкой по чудом сохранившемуся листочку в клетку, подколотому к одной из схем. Стараясь не вляпаться в чёрную жижу, я вытащил бумажку из папки и расправил на подоконнике. Кармелли тут же засунула кудрявую голову мне подмышку и засопела от едва сдерживаемого любопытства.
На листке был от руки карандашом сделан набросок, судя по всему, подъезда малосемейки на манер дома-«корабля», уродливого детища архитектуры северной и приморской полосы. Мой наставник, умнейший профессор Тейяр де Шарден, говоря об этом выродке конструктивизма, неизменно отделял в слове «корабля» последний слог выразительной запятой. В ближайших окрестностях Антинеля такого сроду не строили, и было непонятно, каким ветром занесло в документацию этот обрывок. Кармелли неожиданно заявила:
– Смотрите, тут было что-то написано сверху на этом листе, писали с сильным нажимом, и оно сюда пропечаталось! Ну-ка!
Развив бешеную активность, Кармелли в мгновение ока слетала в архитектурку за мощной лупой, и мы склонились над бумагой, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон. Я сумел разобрать надпись первым:
– «Я хочу, чтобы здание выглядело именно так! Подпись, дата – 17.02.97. P.S. Внимание, при заливке фундамента ни в коем случае не используйте цемент марки «Кнауф», он у них фонит». Справедливое, между прочим, замечание… Стой, Кармелли, не убирай лупу, дай-ка я получше планировочку рассмотрю.
Я едва ли не обнюхал листочек вдоль и поперёк, но без толку: больше никаких загадочных надписей на нём не нашлось.
– Скорее всего, кто-то из Бастардовских замов пытался пропихнуться со своим проектом, – печально резюмировал я, откладывая лупу. Но листок на всякий случай засунул в карман пиджака.
– У нас на сегодня есть что-нибудь срочное? Если нет, то пошли по домам.
– Лучше к Каренье в «ЕДУ», – услышав волшебные слова «пошли по домам», Кармелли со скоростью электровеника прибралась на своём столе и накинула белый жакетик, расшитый маками. – У неё сегодня баклажаны в цветочных горшочках и пиздорада на теппане. Такая вкуснятина, просто пальчики оближешь!
– Извини, что на теппане? – переспросил я осторожно, выходя и запирая дверь.
– Золотая рыбка, – смиренно перевела с сарларо Кармелли и решительно увлекла меня к лифту.
Сидя за столиком, на котором горела глиняная лампа-горшочек, и проглатывая двадцатую по счёту «пиздораду» под белое вино, я невнятно посетовал Кармелли на свою плохую память в отношении 7/1 корпуса.
– Мне кажется, что это здание связано каким-то образом с происходящими ныне вещами, – добавил я, чтобы Кармелли прониклась важностью момента и думала побыстрее. А то южанка, протеже и лучшая подружка Ксандьи, отнюдь не отличалась исследовательским складом ума.
– Лучший способ что-нибудь вспомнить, – важно изрекла Кармелли, вытащив изо рта рыбий хвостик, – это вернуться на то же самое место.
– Ага, и в то же самое время, – протянул я, несколько неудовлетворённый столь абстрактным советом, и заказал у подбежавшей официантки чая «Пу-эр» с вишнёвым ликёром, и печенье «Хамские пальчики».
– Привет золотому Ассаму, – неожиданно промурлыкал ехидный голосок, и за наш столик без приглашения бодро плюхнулся Патричек О’Филлон, тут же закуривший тонкую ментоловую сигариллу. Я не удостоил сиё чудесное явление своим вниманием, хотя внутри все датчики давления и клокотания неприязни резко скакнули за красную черту. Сейчас я хотел с радостью принять пост директора и по уши натянуть на себя терновый венец Норда, лишь бы получить возможность незамедлительно выпнуть гнусного итальяшку из Антинеля. Его не исправили ни женитьба на рыжей ирландке Кнуккари, ни проведённый в Оркильевских лабораториях месяц лечения от рака крови. По-моему, избавившись от постоянно висевшего над ним Дамоклова меча лейкемии, Патрик стал ещё противнее, хотя, что поразительно, ещё симпатичнее внешне.
– Ты б вот не кривил носик свистулькой, Брахмапутра хренов, а меня сначала послушал, – О’Филлон сдул в сторону сигаретный дым и налил себе вина из оплаченной мной бутылки.
– Мне твои кипиши параллельны вдоль меридианов, одна надежда: твоя псевдо физика ещё не выела весь твой мозг, и ты способен мыслить логично. Ну чё, слушаешь?
Я уже хотел было взять блюдо с остатками рыбы и разбить его с треском о кучерявую голову Патричка, но меня остановила мысль о том, что логичнее сначала всё-таки выслушать физика: вдруг чего интересное и по теме поведает? А блюдо – оно никуда не денется.
– Валяй, рассказывай, – я откинулся в кресле, подперев висок запястьем.
– Сначала несколько наводящих вопросов, золотце, – оскалился Патрик, выдыхая изящное колечко дыма. – Тест на соответствие тебя, мон хер ами, моим запросам. Мне не хотелось бы налететь на очередное Сомбреро, знаешь ли. Итак. Что ты думаешь по поводу столь чудесно не вписавшегося в ноль и минус двухгерцовую картинку…
– Седьмого/первого корпуса? – нежно осведомился я у О’Филлона и состроил ему глазки.
Патрик удивлённо распахнул карие очи, и взмахнул в воздухе своим бокалом вина:
– Опа, хари Кришна, ты меня приятно радуешь своей индусской проницательностью! Именно что седьмой корпус, палочка с единичкой, то есть этот их жилой отросток. Какие у тебя есть мысли по сей теме?
– В основном, все нецензурные, – мрачновато отозвался я, чувствуя, что всё-таки не получу сегодня удовольствия от зрелища Патричка с фарфоровым крошевом и рыбьими скелетиками в кудрях. – Хотя я там вообще-то никогда и не был... У меня сегодня всю документацию по нему каким-то мазутом залило. А ещё Сильва Катценкэзе, их комендант… короче, вряд ли мы её ещё когда-нибудь увидим. Вот мне только интересно, с какого такого большого банана ты решил заглянуть через забор к соседям-химикам?
– Ну, а с чьих бананов у нас тут всё вообще происходит, яхонтовый ты мой? – Патрик пожал плечами и принялся хрустеть яблоком, не выпуская при этом ни сигареты, ни бокала. – Конечно же, с полпинка одного мелкого еврея в пенсне, неубедительно косящего под француза! Короче, Шарлик, после ухода руководства в лучший мир, просёк, что финансовая лафа в Антинеле тупо закончилась, и пора начинать самостоятельно перебирать лапками. И Моллар очертя жопу бросился вынимать всех из долговых ям в предоставляемый им лично кредит всего-то под двадцать процентов годовых. Ну и решил ещё нашу восьмёрочку со всей радиолокационной аппаратурой превратить в мощный сервак для связи в Северо-Западном регионе. Спутник где-то по дешёвке купил, военный, списанный… Короче, прибегает вчера ко мне, слюни по стенам и небо в попугаях, весь такой вдохновлённый. Я говорю: «Моллар, очахни, у нас капремонта не было с момента сдачи в эксплуатацию, и вообще неизвестно, что из этого барахла работает, а что уже накрылось». Но ведь у милашки Шарли фитиль в попе горит, а от видений будущей прибыли крышу сносит, вот и затеял у меня в корпусе глобальную инвентаризацию. Гандон! Сам, значит, улетучился, а я там всю ночь по этажам скакал тушканчиком, во главе группы таких же, как Шарль, долбанутых энтузиастов. Так вот, Седар, это была присказка, сейчас будет сказка, так что замри, не дыша, и слушай!