Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Если ты не в состоянии охватить разумом цельную картину чьей-то логики, это не значит, что её совсем нет, – неожиданно выдал Бонита, который так туго завернулся в свой пиджак, что стал похож на личинку тутового шелкопряда. – Есть там и причины, и следствия, всё есть, вот только оно такое… длиннющее, растянутое во все стороны, и во времени, и в пространстве…
Пока мы с Патриком стояли столбиками и втыкали в эту сентенцию, Бонита деловито пересёк газон с жухлой травой и скрылся за углом обшарпанного пятиэтажного дома с квартирами для высшего звена Антинельской администрации.
– Поль!! – осознав, что источник драгоценной информации вот-вот скроется в тумане, я резко вышел из ступора и включил третью скорость. С О’Филлоном на буксире я влетел в вестибюль здания и, проигнорировав робкие попытки охранников поздороваться, молча схватил со стойки лежавший там ключ с брелоком в виде белого лотоса.
– Пятый этаж, прямо до конца коридора, – вежливо проинструктировал пожилой военный и повернулся к начавшему как-то нервно косить глазами Патрику, – профессор, вы будете брать ключ, или вы к господину директору Антинеля?..
Патрик в ответ только выругался по-итальянски, в бессильной злости ударив ладонями по краю стойки. Потом резко обернулся ко мне:
– Слышишь, ты, чучело коронованное нах, только попробуй меня выкинуть из Антинеля, я уходить тихо не умею, заруби себе топором на высоком директорском лбу! Ты уяснил себе эти прописные истины, или тебе, как гению нулевой физики, нужно несколько раз повторить?
– Патрик, – я серьёзно посмотрел на него – отражение в злых карих глазах итальянца.
– Патрик, ты помнишь кафе «Седьмая грань» в Ницце и наш исключительно эмоциональный разговор о том, настоящая наука нулевая физика или погремушки для безмозглых индусов? Так вот, чудо ты моё кучерявое, уясни теперь ты себе: если после той беседы я не задушил тебя ночью в общаге подушкой и не заставил сожрать твой же нелепый зелёный галстук, то больше за свои жизнь и здоровье ты можешь не опасаться. Потому что я не обижаюсь на…
– Молчи! – страшным голосом вскричал О’Филлон, энергично запечатывая мне рот ладошкой.
– Ещё одно кукареку на эту тему, Седарус охрененнус, и ты сейчас и немедленно, не сходя с этого места, сам насладишься вкусом моего нелепого зелёного галстука!
Я улыбнулся под его пальцами, признавая и принимая договорённость о перемирии, и Патрик отпустил, тут же попытавшись незаметно для меня вытереть ладонь о брючину.
– Как, вы всё ещё здесь? – изумился Поль, появляясь в вестибюле из соседней круглосуточной кофейни с надкусанной ватрушкой в руке. – Что вы тут так долго делали, целовались, что ли?.. Я уже поужинать успел!
– Неважно, – я жестом вождя мирового пролетариата указал на лестницу. – Идёмте ко мне, нечего тут по углам позировать. А ты, конопатый, не занимай рот всякими подозрительными булками, он тебе сейчас для других целей понадобится…
– Сао, ты меня пугаешь! – сквозь ватрушку прошамкал Поль, сделав квадратные глаза. Патрик неприлично хрюкнул и жестами специально для Бониты конкретизировал, для каких именно.
– Вы оба! Нечего меня перетолковывать сообразно своим внутренним скрытым потребностям, – сердито распихав в стороны веселящихся профессоров, я открыл дверь в личную квартиру Норда (теперь мою), где всё ещё витал аромат осенних листьев и дорогого чёрного кофе.
Продолжая глупо хихикать, О’Филлон плюхнулся на мягкий диванчик, сбросил свои белые туфли и тут же водрузил ходули на журнальный столик. Погружённый в ватрушку Поль добрёл до кресла и забрался в него с ногами, так что мне не осталось ничего иного, кроме как усесться на диван рядом с Патриком. В четыре карих глаза мы молча вопросительно уставились на нашего конопатого химика.
– И что же с чем взаимосвязано в этом холерном Никеле? – прорвало меня через три минуты обстоятельного Бонитиного ватрушкожевания.
– Да комендантская вендетта, – Поль стряхнул с брюк крошки и откинулся в кресле, глядя в потолок дымчатыми серыми глазами. – Вот ты, Седар, являешься фаворитом Норда и первым кандидатом в его вакантное кресло – не отрицай это с твоим извечным лицемерием, из вашей с директором дружбы-вражды нитки белые наружу торчат. Ты знаешь, какое у тебя погоняло в народе подпольное, за глаза? «Первый после бога». Вот так-то, Седар.
– Полянка, глуши дизель, носатый Кришна уже просто первый, – О’Филлон покосился на меня с лёгкой брезгливостью, покривив губы. – И через неделю мы все тут будем ходить с бритыми головами, бить в барабаны и распевать мантры. А по ночам изучать Камасутру. Понял?
Бонита оторвался от изучения потолка и воззрился на меня в упор.
– При в корне неверном понимании моей дальнейшей корпоративной политики, Патрик прав, – бесцветным голосом информировал я Бониту и послал О’Филлону не менее косой взгляд. Поль неожиданно просиял, широко улыбнувшись и обняв себя за плечи:
– Это же просто здорово, Сао! Значит, по крайней мере в ближайшую пару недель ты будешь в безопасности. Наихудшие опасения коменданта сбылись – ты успел стать директором до того, как тебя утопили в нефти чернявки.
– Меня кто что? – мне показалось, что я, умываясь с утреца компотом, забыл у себя в ушах парочку косточек. Персиковых. Бонита закатил глаза:
– Чернявки, или чернявцы. Так этих штурмовиков жители Никеля называют. Я тогда правильно догадался. А топить в нефти – это у них такой традиционный метод казни несогласных. Как у нас – кремация и изготовление из пепла удобрений для окрестных совхозов… Думаете, почему у них так картоха прёт?..
– Ладно, не уводи в агрономию, – я подпёр щёки ладонями. – Дальше!
– Оркилья попалилась на том же самом – на близости к Норду. Да и место для онкологички, конечно, выбрали, не подумав, – Поль невольно поёжился, метнув быстрый взгляд за окно. За сплетениями голых ветвей американских клёнов смутно виднелось здание инфекционки и торчащий из-за него угол двухэтажного отделения онкологии с высокой трубой. Странно, что Моллар не сдал её на металл, как только крематорий остановили и запечатали…
– К тому же, она беременна, – добавил Поль потусторонним голосом. Я даже как-то не сразу въехал, о ком говорит Бонита.