Non Cursum Perficio
Шрифт:
Девчонка замерла на месте с перекошенным лицом, ничего не говоря – но в сверкающих из-под грязных спутанных волос чёрных глазах отчётливо читалось всё, что она сейчас думает.
Тем же медовым голосом я продолжала рассказывать – вкрадчиво и безжалостно. Та давняя боль, тот давний кошмар силой моих слов возвращались, обретая власть – но не надо мной, Марио, а над Марией. Единственным способом избавиться от этого воспоминания, было ещё раз пережить всё. И сказать себе: я жива…
Чувства, мысли, звуки и запахи того дня накрыли нас обеих с головой. Горячий камень подворотни, нож у горла, шлёпающийся на лицо подол платья, медный запах собственной крови…
Ещё раз. Без скидок, без купюр. И когда всё закончилось, Мария прошептала:
– Я не смогу после этого жить.
И я ответила ей, в изнеможении откидывая голову и опускаясь на колени рядом:
– А я смогла. Я живу.
Мокрые щёки. Повернувшееся надо мной, подобно стёклышкам калейдоскопа, звёздное небо. Пылающие где-то сбоку жёлтые огни Бараков и уходящая вдаль по рельсам тонкая фигурка в ярко-голубом платье с чёрным узором из веток… темнота. Темнота земли, засыпавшей, наконец проклятый луговой колодец. Надёжная, милая, уютная темнота…
– И-и-и здравствуйте! – громко произнёс где-то надо мной жизнерадостный голос. – Начинаем утреннюю гимнастику для икроножной и кистелоктевой частей организма!
Под бодренький маршик на абсолютно расстроенном рояле я открыла глаза и очень тупо ими похлопала. В прозрачном, как диковинный голубой ландрин, небе задумчиво дрейфовали стаи кучевых облаков. В них иглой уходил знакомый столб с выключенным фонарём и включенным матюгальником.
– Солнце светит прямо в глаз – загорай моя спина, – себе под нос откомментировала я и села, зашуршав сухой травой. Вокруг загадочно возвышались серые сараи Заднего Двора, а за ними виднелось многоэтажное панельное здание, в котором я с некоторым удивлённым сомнением узнала седьмой/первый корпус Антинеля.
– Это типа что, поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны? – отряхивая порванные белые кружева от песка и муравьёв, я поднялась и неторопливо погребла в сторону панельки.
– А теперь попрошу беременных женщин внимательно прослушать важную информацию! – окликнул меня матюгальник. Я остановилась и полуобернулась к столбу, показывая, что я его слушаю. Столб моим вниманием очень воодушевился и заговорил бравурным голосом:
– Решением городской администрации Никеля, на пост главы департамента планирования и управления семейными отношениями назначена хорошо нам известная госпожа управляющая Центром в Кирпичном! И-и-и аплодисменты нашему светлому ангелу, госпоже Элен Ливали! Теперь, наши дорогие прогрессивные женщины города Никеля, вам совершенно не о чем волноваться. Ваши дети и их будущее отныне в надёжных руках главы департамента! Смерть несогласным!
Матюгальник разразился пафосной триумфальной музычкой, едва ли не подскакивая от усердия на своём столбе. Я невольно приложила ладонь к плоскому пока животу – от фразочки диктора про смерть несогласным меня замутило, вспомнились каменнолицые военные в чёрной форме и гадкая белобрысая медсестричка… Чтобы не упасть, я сделала шаг назад, споткнулась о какое-то бревно и весьма неизящно плюхнулась на него в позе доящей колхозницы, только ведра между ног не хватало. Матюгальник за спиной тоном жизнерадостного дебила расхваливал молоко, произведённое в десятой промзоне Никельного завода.
– Марио! О господи, что с тобой случилось! И…
Я вскинула голову, услышав взволнованный женский голос, который вдруг как-то странно прервался и утих на полуслове. На крыльце химиковской общаги, разведя руки, неподвижно стояла невысокая девушка и смотрела прямо перед собой стеклянными серо-голубыми глазами размером с чайное блюдце. Прохладный ветерок чуть шевелил складки длинного синего платья и кончики спадающих до пояса русых волос. Вид у девицы был, как у ребятёнка, которому родители таки рассказали, откуда он взялся. И показали.
– Сильва?.. – наугад предположила я, смутно вспомнив комендантшу из седьмого/первого: как-то раз мы с Нордом встретили эту инфузорию-туфельку в коридоре, и она вот точно такими же стеклянными глазами в ужасе таращилась на Норда. Не моргая и, по-моему, даже не дыша.
– Марио, – слабо откликнулась Катценкэзе, на подкашивающихся ногах сползла с крылечка и прошла несколько шагов по сухой траве. От неё пахло туалетным мылом типа «Любимый сад», с ароматом цветов, да так сильно, что у меня зачесалось в носу.
– Марио, откуда ты здесь такая? И где это за здесь такое?
– Апчхи! – энергично отозвалась я, едва не слетев с бревна.
– Вчера выключался свет, и кто-то убил охранника в холле моего общежития, а сегодня пропал двор, – Сильва нервно затеребила собственную чёлку. Левый глаз у неё подёргивался, от лица отлила кровь, и вообще комендантша выглядела так, словно вот-вот рухнет в траву в обмороке. Нет, ну вот только этой бледной холеры мне не хватало для полного счастья в жизни!
Я открыла было рот, чтобы успокоить Сильву, но вместо этого опять оглушительно чихнула, спугнув сидевших на крыше соседнего сарая воробьёв. Сильва нервно вздрогнула, едва не вырвав себе половину чёлки, и заныла:
– Ой! Марио, ну нельзя же со мной так обходиться! Я спрашиваю, спрашиваю, я волнуюсь, а ты смеёшься! Ты храбрая и умная, а вот мне что делать? Я и так… – она вдруг прикусила язык и спрятала руки в складках длинного подола платья. Я вопросительно таращилась на Катценкэзе снизу вверх, вытирая рукавом сопли и мужественно стараясь не чихнуть опять.
– Как же ты сбежала из Никеля? – неожиданно тихо и внятно произнесла Сильва, опускаясь передо мной на колени и обеими руками вцепляясь в мою юбку. Я увидела свои отражения в двух широко распахнутых серо-голубых глазах, и мне неожиданно стало жаль эту бедную затюканную девушку. Кто знает, насколько глубок её луговой колодец памяти и какие ужасы он хранит? Я уже было положила ладонь на тонкое запястье Сильвы, я уже открыла рот, чтобы утешить подругу по несчастью, последнюю из нашей «Никельской четвёрки». Но в голове зазвенел отчаянный голосок Сен: «На Заднем Дворе с живыми не разговаривайте!». А я ведь до сих пор нахожусь на этом вот Заднем Дворе, чтоб его морра съела! Клацнув зубами, я помотала головой и жестами показала, что не могу говорить. Сильва недоумённо нахмурилась:
– В чём дело? Ты не хочешь вспоминать? Да, понимаю…
Катценкэзе склонила голову, по-прежнему стоя передо мной на коленях, словно кающаяся исповеднику грешница. В этот момент меня накрыло странным ощущением: Сильва могла бы стать моей хорошей подругой, повстречайся мы при других обстоятельствах…
– Пойдём обратно в корпус, – комендантша встала, не сводя с меня сосредоточенного взгляда, в котором проскальзывала неявная, невысказанная тревога. – Мне дал визитку Сао Седар, ну этот, индус из нулевого отдела, директор их. Я думаю, нам с тобой нужно…