Non Cursum Perficio
Шрифт:
– О небеса! – неожиданно воскликнула девчонка, и так резко дёрнулась назад, что ударилась затылком о стену. Её серые глаза стали круглыми и налились ужасом, словно чайные блюдца. Я зачем-то спрятала руку за спину, и тоже немного испуганно спросила:
– Чего? Это я давно где-то поранилась, ещё… у себя дома.
– Это не обычная рана, – прошептала Сен, прижав к губам дрожавшие пальцы и глядя на меня так, будто уже видела лежащей в гробу среди горшков с гладиолусами. – Это метка кровной мести коменданта. Мария, ты… ещё не проходила под красной лампочкой? Ты ведь от чего-то пряталась тогда в душевой…
– От ваших дурацких галогенок я пряталась, – созналась я, чувствую себя невменяемой дурой. Сен, тем не менее, восприняла это объяснение как должное, и удовлетворённо кивнула:
– Это хорошо, что ты не ходила за двери, за которыми нет ламп. У тебя есть шанс выбраться, Мария… Пойдём, нам уже можно.
– Погоди ещё чуточку, ладно? – я достала с подоконника мобильник, удобно лёгший в мою ладонь, и задумчиво посмотрела на льдисто мерцавший экран с волшебными цифрами 20:02. Вместе с ветром за окном зашелестели тонкие листы фотобумаги с мгновенными вспышками памяти: чёрно-белые немые кадры, застывшее движение, жесты и слова в формалине времени...
…Антинель, октябрь, и сырая земля жадно пьёт холодные дожди. За тучами нет неба, как нет мира за коваными кружевами забора и стеной хмурых мокрых сосен.
Вводный инструктаж в нулевом отделе, где пахнет мандаринами. Руководитель отдела – красивый, смуглый, с шоколадным взглядом и длинными пальцами пианиста – ходит вдоль окон, заложив руки за спину. Я сижу у дверей на стуле, сдвинув колени, с блокнотом в руках – прилежная школьница. Старательно записываю коды доступа, опасные этажи и лестницы, время прохождения наиболее сильных волн и их локацию… Но я даже не понимаю, что пишу: все мои мысли, мои мечты и надежды сплетаются вокруг сидящего в кресле у окна директора Антинеля, слетаются к нему, словно бабочки к огню. Интересно, есть ли у него… любовница? А если есть, то какова она – женщина, которая сумела привлечь это воплощение убийственного арктического холода, которая получила привилегию целовать его родинку на верхней губе, чуть прихватывая её зубами и стягивая на пол чёрный шёлк его блузы…
– Госпожа Оркилья! – я вываливаюсь из очень неприличных грёз, чувствуя, как краснею, и покорно расписываюсь в журнале о том, что меня проинструктировали, а я всё выслушала и поняла. Ха! Чёрта с два. Мария, тебе надо пойти и выспаться. Или принять холодный душ. Это очевидно. Во-первых, это твой директор. Во-вторых, по-моему, ты его старше лет на десять как минимум. В третьих…
В третьих и в основных, я его очень хочу, так, что ноги подкашиваются. Если я сейчас встану, то не удержусь и непременно рухну на колени. Милый индусский мальчик, за коим фигом ты притащил на этот банальный, в сущности, инструктаж господина директора Антинеля Норда? Повыпендриваться перед ним своим профессионализмом захотелось, что ли? Мне кажется, что одного взгляда на меня, сгорающую от румянца и желания, достаточно, чтобы всё понять. Хотя физику-нулевику, может быть, и не достаточно, говорят, они все вообще не от мира сего…
– И самое главное, – неожиданно заговорил Норд. Его голос осязаемо коснулся моей кожи, как бархат, и я сжалась, стиснув ручку с блокнотом до ломоты в пальцах, от упоительной щекотки где-то внутри меня.
– Марио, если вы попадёте в трудную ситуацию, например, окажетесь в незнакомом месте, заблудитесь или что-то такое, не медлите и сразу же найдите телефон. Любой. И звоните в диспетчерскую по номеру 3331. Вас найдут и выручат, даже если вы оказались на самом краю миров. Запомните это, Марио, запомните хорошенько…
– Три тройки, единица, – послушно повторила я за ним тогда.
И сейчас, набирая этот номер на мобильнике убитой мною девушки, улыбнулась, вспомнив тот октябрьский вечер.
Шорох эфира, потрескивание помех, длинный сигнал вызова.
– Диспетчерская, слушаю!
– Пробейте координаты по пеленгу, – произнесла я одну из тех фраз, что бездумно записала тогда в блокнот, выучила наизусть, но до сих пор всё равно не понимала. – Говорит директор онкологички Марио Оркилья. У меня проблемы. Скажите мне, где я нахожусь?
В трубке застрекотал коммутатор, и стрекозиными крыльями зашуршала лента с пробитыми метками пеленга, как на меркаторских картах. Я её буквально вживую видела – и то, как диспетчер чуткими кончиками пальцев пробегает по координатной строчке, считывая с неё информацию… Сен, притихнув, недоверчиво смотрела на меня и теребила пуговицу на своей вытянутой кофте.
– Из… извините, госпожа Оркилья, – немного задыхаясь, проговорила девушка-диспетчер, и судорожно сглотнула, – должно быть, аппаратура засбоила. Я сейчас перезагружу сервер…
– Постойте, – жёстко оборвала я, внутри себя обмирая от ужаса. – Какие координаты выдаёт пеленг? Озвучьте, будьте любезны.
– Он показывает, будто вы сейчас находитесь в к… крематории, в первом, остановленном, у вас в здании, внутри т… топки, – продолжая заикаться, дрожащим голосом ответила диспетчер. На секунду мне стало плохо – сдавило грудь, виски пронзило болью, в глазах потемнело. Но резкая ледяная боль в безымянном пальце с «меткой» удержала меня в сознании и, как ни странно, взбодрила.
– Допустим. И в какую сторону мне полагается двигаться, чтобы покинуть… место, в котором я сейчас нахожусь? – изо всех сил стараясь не впасть в истерику, спокойно осведомилась я. Секундный дробный перестук клавиш и немного растерянный голос:
– Госпожа Оркилья, я вам говорю, аппаратура точно сбоит. Компьютер не даёт координатной строки, вообще наглухо завис… Ой!!
Судя по звукам, в диспетчерской что-то упало. Возможно, что сама девушка-оператор. Я скрипнула зубами, приготовившись ожидать, но диспетчер неожиданно быстро вновь схватила трубку и, задыхаясь, затараторила:
– Простите, тут такая чертовщина творится! Пеленгатор распечатал мне вместо расшифровки к картосхеме какой-то странный текст…
– Читайте, – с металлическими нотками велела я. Похоже, мой тон подействовал на диспетчера успокаивающе: прекратив заикаться, она громко и внятно зачитала мне с ленты пеленгатора:
– Мария, иди через Задний Двор, ни с кем не разговаривай, не наступай в нефть, потом по рельсам лицом ко мне, но всё равно вернёшься, Никель не отпустит, пока не срастутся две половины жизни, я люблю тебя, – повисла пауза, и трепещущим вздохом пролетело через эфир последнее слово, – Норд.