Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Спасибо, – сдержанно поблагодарила я оператора.
– Да я, собственно… – растерялась девушка и неожиданно пылко прибавила, – не волнуйтесь, мы вас обязательно вытащим, госпожа Оркилья!
– Ага, – поверила я напоследок и отключила связь. Звонок на номер 3331 бесплатный с любого телефона, но зарядного у меня нет, и аккумулятор чужого мобильника следует трепетно беречь.
– Так вы не из первого корпуса? – потрясённо спросила Сен, не сводя с меня напряжённого взгляда хмурых серых глаз. – Вы вообще не из Никеля? И даже не из Некоузского клина? Как те, кого сегодня пытались взять охранники на нижнем уровне?
В мозгу у меня что-то громко щёлкнуло. Я рухнула с тахты на колени и схватила за плечи испуганно вскрикнувшую Сен.
– Как они выглядели? – жадно спросила я. – Прошу, скажи мне!
– Я плохо рассмотрела, – Сен наморщила лоб, честно пытаясь вспомнить. – Тот, кого убили – высокий, смуглый, в белом костюме. О, у него была брошь в виде медной ящерки, я помню, ещё удивилась, откуда у него такое дорогое украшение, из настоящей меди.
– Сао Седар, – горько констатировала я, вспомнив так и не соблазнившие меня шоколадный озорной взгляд, тонкие смуглые пальцы пианиста и праздничный запах мандаринов.
– А второй – …
– Маленький, с веснушками, с длинными завитыми волосами, как у девчонки…
– Поль Бонита, – я отпустила Сен, уткнув лицо в сложенные корабликом ладони. Замерла так, балансируя на грани ужасной догадки. Хватая ртом воздух, с безумным взглядом, сжала в руке телефон, щёлкая кнопками, и перечитала полученное час назад сообщение…
– Сен. Послушай. Я действительно не из Никеля. И я очень крупно вляпалась. Прости, что не сказала сразу, – пробормотала я, в отчаянии глядя за окно, в сырой февральский вечер.
– Я понимаю, что не могу подвергать тебя риску, торча в твоей комнате, поэтому мне нужно как можно быстрее смыться отсюда. Помоги мне, прошу. Послушай, что мне сейчас сказали!
Я, стараясь не забыть ни слова, процитировала текст с ленты пеленгатора.
– Мария, – девчонка умоляюще коснулась моих рук, заглядывая снизу вверх в лицо, – это какая-то ошибка. На рельсы нельзя ходить, они уводят туда, откуда нельзя вернуться.
– Видишь ли, солнышко, не вижу никакой альтернативы, – я вздохнула, покачав головой.
– Так как попасть на этот ваш Задний Двор?..
====== 11. Корона из тёрна ======
…Темнота, на которой прочертил тонкую белую линию меж штор лёдный, азотный свет фонаря над подъездом. Шорохи, запахи, смутное тепло. Мурлычет в ногах свернувшаяся в круглый клубочек, неразличимо полосатая в темноте кошка.
Мир вокруг постепенно заполняется стылыми утренними обязанностями: необходимостью вытягивать сонное тёплое тельце из ракушки одиночества, необходимостью плести мысли и интриги, и врать всем лицом для тех, кому на тебя наплевать. Я лежу тихо и молча, боясь нарушить хрупкое, нежное равновесие последних минут покоя неосторожной мыслью.
– Сао Седар… – как странно, что моё имя умеют правильно произносить только два человека: мой директор и моя любовница. Ксандья изящной змейкой проскальзывает в мои пушистые шесть утра и садится на край постели. Её кошачьи глаза мерцают потаённым пламенем – фосфорное свечение шкалы генератора магнитного поля, холодные искры электрического разряда, сжигающего сердце на каждом вдохе.
– Сао Седар, вечность – лишь край старой газеты в сравнении со временем, что я ждала тебя среди одинаковых дней, – прошептала она с горечью столь неистовой, что я содрогнулся от озноба.
– Я оказалась слаба, как сломанный тюльпан в дни жестоких заморозков. Я плакала и молилась, Сао Седар, и носилась по дорогам пустым конфетным фантиком, и я выплакала и вымолила для нас это утро… Прости меня.
Я лежу, придавленный и распятый своей памятью, словно разметавшая по асфальту мокрые крылышки полуживая бабочка. Длинные коридоры и непонятные загадки, одинокие дети и охота на Сильву, двери, за которыми нет ламп, и Задний Двор, с которого некуда идти, кроме как на рельсы… Нереальная реальность городка под названием Никель и всех тех кошмаров, что вернулись ко мне спустя годы безмятежности и покоя в Антинеле.
Бессмысленно отрицать очевидное и лицемерно полагать всё неправдой.
– Ксандья, ты была так права, пророча мне странные дороги, – я сел в постели, охватив колени руками. Под ногтями засохла кровь, и это меня почему-то ужасно раздражало. – Я запутался в этих километрах коридоров и комнат, в проводах и сетях! Что мне делать, Кса? Продолжить путь по накатанной дороге, с широко закрытыми глазами, и идти, пока асфальт не оборвётся пропастью? Или вломиться в расставленные на меня капканы и силки, поверив несказанным словам того, кто ныне мёртв? Что мне сделать, любовь моя?
– Иди, – сглотнув слёзы, жёстко и чётко ответила Ксандья. – А я буду страховать тебя, покуда держат крылья. Лучше умереть рядом с тобой, чем жить без тебя, Сао Седар. Мне ведомы все следствия, хотя я давно позабыла все причины. Пять и четыре с половиной – у вас есть шанс противостоять силе навязанных вам грехов.
Я молча смотрел на Ксандью, впив ногти в собственные запястья, чтобы не завыть от горечи, отчаяния, предчувствия будущей боли. Тонкий фарфор моего уютного мандаринового мирка, десять лет хранимого за стеклом в серванте Норда, сейчас трескался под напором неумолимой памяти. Норд ушёл, и сервант вынесли из его кабинета, пару раз ударив о стены, ободрав лак, и из распахнутых створок посыпались на пол милые его душе безделушки. Яркий фарфоровый мандарин, стеклянная роза, керамическая кошечка и тряпичная собачонка с курносой мордочкой и подкупающим взглядом серых глаз-пуговок…
Ксандья, шепча что-то бессвязное и утешающее, прижалась ко мне, обвивая теплом тонких рук, целуя ресницы, виски, губы, заворачивая в шёлк своего морского аромата и сладостных прикосновений.
– Я буду твоим бальзамом, твоим новокаином, твоим вторым дыханием, – шептала Ксандья, бережно стирая сочащийся из ран моей души мандариновый сок, – твоим клеем, цементом и краеугольным камнем. Я буду твоим всем, Сао Седар. Верь мне. А я верю тебе. Всегда.
Утро мы провели вдвоём, слушая шум сосен, растревоженных непогодой, и наше невесомое дыхание. Последнее откровение первого месяца весны. Последняя возможность пожить в призраке прежнего мира.