Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Дьен… Денёк.
Рыжик стоял у его дверцы – мокрый до костей, одновременно какой-то пришибленный и улыбающийся во весь рот. Брови двумя карандашными штрихами выгнуты над этими столь изумительно изумлёнными раскосыми глазами, в руках – золотой компас и дымящийся, как ствол револьвера после стрельбы, стаканчик кофе.
– День, спасибо… Ты знаешь, оказывается, узы есть не только у Ливали с её Некоузьем – я сейчас понял, День, как сильно я на самом деле люблю Антинель. Вот честное слово, прямо охота побежать пообниматься с каким-нибудь фонарным столбом, или там с полковником Йельчиным, никакой разницы… Я так люблю Антинель, потому что теперь я свободен от него. Понимаешь?.. – Рыжик тряхнул вымокшими волосами, требуя ответа.
– Да… мне кажется, я понимаю… – Дьен неуверенно улыбнулся в ответ. Ему одновременно и нравилось, и было слегка страшновато наблюдать за этим существом, сумевшим расколошматить вдребезги свой предыдущий образ холодного администратора, директора Антинеля Джель Норда, и сейчас летающим, словно маятник, где-то между смешливым мальчишкой и отравленным истиной и горечью милордом.
– Не надо, Дьен, – мягко произнёс Рыжик, – не вглядывайся в бездну. Смотри, какие красивые узоры дождь рисует на поверхности…
Садерьер велел себе прекратить видеть чёрные крылья за спиной милорда, бесстрастные, ледяные антрацитовые глаза на фарфоровом лице, и пальцы, сжатые на эфесе шпаги в виде змеи. Мигнул, секунда – и перед ним стоит мальчишка Рыжик, насмешливо косящий на него из-под длинной чёлки и дующий на стаканчик с кофе. Да. Не будем вглядываться в бездну. Не будем.
– Ну и что мне с вами делать? – спросил Дьен, озирая корпуса. – Почему-то мне кажется, что в моей квартире вы остановиться не захотите…
– Не-ет, не захочу, – с удовольствием подтвердил Рыжик. – В больших количествах Садерьер смертельно опасен, его нужно принимать аптекарскими дозами, в день по чайной ложке.
– Ну и где вы тогда жить будете – на дереве?..
– А что – это мысль, – Рыжик фыркнул в свой кофе, чуть не расплескав его на асфальт.
– Ты езжай домой, День, не волнуйся. Я к Баркли пойду. У нас с ним просто вос-хи-ти-тель-ное! взаимопонимание. Шпротиков эстонских с булкой покушаю…
– Это ладно, – успокоился Садерьер. Клёцконосый хирург всегда умел подобрать ключик к милорду – и как это только удаётся такому маргинальному, неряшливому и антипатичному субъекту, скажи мне на милость, о Святой Са?..
– Если что понадобится – звоните в любое время дня и ночи.
– Спасибо тебе, – Рыжик сжал золотой компас, скребнув ногтями по крышке. Легко и невесомо улыбнулся куда-то в ливень и ушёл по асфальтовой дорожке в здание инфекционки, где великий Баркли как раз размышлял: идти ему ночевать к себе в квартиру или поспать на раскладушке в лаборатории?.. С одной стороны, оставлять без присмотра бакта-камеру в стадии завершения эксперимента – дело тухлое, с другой – Алекс уже неделю не жил дома. И в оставленной в мойке мисочке из-под рыбы, вполне вероятно, завелась инфекция пострашнее тех, что он тут с рвением растит в бакта-камере…
– Привет, Алекс, – по лаборатории пролетел сквозняк с запахом ночного дождя, зашелестели кучи бумаг и бумажных огрызков на столах, качнуло жалюзи. Баркли оторвался от распяливания раскладушки в одну из противоестественных поз Кама сутры, и обернулся, найдя за своей спиной Рыжика с чайником в руке. Рыжик двумя пальцами отсалютовал хирургу и ногой выдвинул себе старый стул из-за вытяжного шкафа. Это был его любимый стул, в чём немаловажную роль играла выцарапанная на спинке надпись «Томпсон + лампочки = любовь».
– О, а у меня как раз килькин фаршик есть, – Баркли с горделивым выражением клёцконоса извлёк из-под стопки брошюр «ВИЧ и беременность» банку шпротного паштета. Дождливое явление Рыжика хирурга не очень удивило: на его веку милорд проделывал и более странные вещи. Вот, например, лет пять назад они сварили с ним в тазике сотню брикетов китайской лапши, макароны вытащили, а полученный бульончик залили в герметичный контейнер и продали заказчикам, как бактериологическое оружие нового поколения. Судя по пришедшей на расчётный счёт НИИ сумме, бульончик проявил себя как надо…
– Надо на что мазать, – деловито обозначил Рыжик, по пояс исчезая в вытяжном шкафу, где Баркли обычно хранил ядохимикаты и питьевой йогурт. – О, у тебя тут есть французский багет! С пенициллином, правда… И прянички. Прянички с рыбным фаршем – это сила! Надо Каренье идею подкинуть. Пусть разнообразит меню в «Еде». Конфеты «Минтай в шоколаде» нашей публике уже порядком приелись…
– Не ройтесь, тут хлеб имеется, – Алекс помахал хлебом в воздухе. – Лучше заварите нам чифиря. Мешочек с травой – под вешалкой. Кажется, в левом резиновом сапоге. Или в правом. Поищите там.
Рыжик кивнул и принялся шаманствовать над чаем, пока хирург намазывал хлеб маслом и паштетом. Баркли в это миг был счастлив, как никто иной в Антинеле: клёцконосый уже знал, кто будет сегодня сторожить бакта-камеру и ночевать на раскукоженной раскладушке…
За чаем Рыжик вкратце изложил свою историю побега и скитаний по мирам. Потом объяснил факт своего возвращения и нынешнюю необходимость в обретении временной гравитации – пока не иссякнет безумие марта, пока не срастутся прорехи в гранях между проклятым Некоузьем и другими мирами. И под конец сообщил о том, что пребывает в Антинеле инкогнито, и потому ему банально негде жить.
– Ой, вы таки ни секунды не беспокойтесь, – отмахнулся бутербродом Баркли, отчего часть паштета оказалась на обоях. – У меня сейчас как раз Седдрик практикантов притащил из Ниццы и Руты, я вас к ним подселю. Днём, пока они на лекциях и практике, можете всласть отсыпаться, а ночью будем вместе работать. Мне тут как раз заказ интересный пришёл, ваша помощь будет просто бесценна! А заодно и сделаете благое дело, приглядите за этими барбосиками, чтобы не шастали где зря. Надо только вас как-то закамуфлировать под студента, в смысле – переодеть во что-то, чёрный шёлк – это слишком уж… фирменно. Кто-то может и догадаться, ху из ху, а ведь нам это ни к чему, я правильно говорю?..