Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Как трогательно, – пробормотал я, отпирая дверь, плюхнулся за свой стол, нашёл на нём сухарь с изюмом и с тоски принялся его грызть. На часах было без четверти восемь. Так рано в нулевой меня ещё никогда не приносило (кроме тех случаев, когда я не уходил из него предыдущим днём).
Однако странно получается: Норд явно обретается где-то неподалёку, и отчего он стал писать про себя во множественном числе? Чьи это там «наши» крабовые палочки и кабачок живут у него в холодильнике?.. Сплошные вопросы; а когда же, наконец, начнут появляться ответы…
Телефон на столе – внутренний, Антинельской локалки – тактично брякнул, привлекая моё внимание. Отвлёкшись от Норда и кабачков, я вежливо проинформировал, что шеф нулевого Сао Седар внимательно слушает.
– Ой, Сао, здравствуйте, – заблеяли в трубке. Я по одному этому голосу напуганной овцы понял, что мне звонит Сильвочка Катценкэзе.
– А, Сильва, доброе утро, – тоном доброго врача-психиатра умиротворяюще обратился я к нашему воплощённому несчастью. На месте Катценкэзе я бы давно сменил фамилию на Лаки. Как там – пропал щенок по кличке Счастливчик, одноглазый, безухий, половина хвоста откушена, на боку ожог, задней лапы нет, примета: когда писает, падает…
Едва сдержав неприличный хрюк, я продолжил сеанс утренней психотерапии:
– Как ваши дела? Свет больше не отключали?
– Не-ет, – проныла Сильва безрадостно, – но у меня тут в холле лежит какой-то страшно убитый солдат, и генерал ла Пьерр от него отказывается. А ещё у меня утром вместо аллеи с каштанами был двор с сараями и директором онкологички, а потом я ушла обратно, и он исчез… это вообще нормально? Я тут семь лет, семь лет, господин Седар, как на каторге, и разного навидалась, но вот это вот сейчас! Оно все границы переходит. Вы можете прийти, посмотреть?
– И на что мне смотреть? На уже исчезнувший двор с сараями и директором онко… – начал было я раздражённо, и поперхнулся, поняв, что я собственно произношу. – То есть простите как? В том дворе с сараями была Марио Оркилья?!
– Да-а, – опять завсхлипывала Катценкэзе, – доктор Оркилья в белом свадебном платье… а потом пришла чёрная корова без глаз, ну, нефтяная корова, и я испугалась её и убежала, и двор исчез. Да сделайте же что-нибудь!!!
– Тихо, Сильва, тихо, – попытался я успокоить бедную комендантшу. – Выпейте чая с ромашкой, он успокаивает. Я сейчас немного занят, но скоро приду и во всём разберусь. Вы мне верите?
– Приходите, – обморочно согласилась Сильва и отсоединилась. Я бросил трубку на рычажки, в отчаянии вцепился себе в шевелюру и едва не завыл. Сил моих больше нет! Дети Никеля, загадки Антинеля, какой-то исчезающий двор у Катценкэзе, да ещё вдобавок потеряшка Норд…
Так, секундочку, что-то тут взаимозацепляется! Дети Никеля… двор. Оркилья была сначала в Никеле, потом во дворе, а двор был у Сильвы… а позади всего Никеля как раз есть Задний Двор, мне про него Майло рассказывал, там ещё есть рельсы и нефть, от которой умирают. Нефть… и нефтяные коровы… это тоже связано друг с другом. Чернявки из Никеля в 7/1 корпусе, Задний Двор Никеля перед 7/1 корпусом… такое впечатление, что где-то в пространстве Сильвочкина общага соединилась с общагой на аллее Прогресса, или была соединена насильственно. Но как?! Это что за мощности нужны, чтобы пробить стабильный канал между разными гранями в зоне с отрицательным индексом магнитного и нуль-полей?! Аж волосы дыбом становятся…
Мда уж, комендант-то не в фантики вышел поиграть, а с вполне серьёзными намерениями. Вон как лезет в Антинель, словно бабка, заметившая единственное свободное место, в вагон метро…
– Туки-туки! – в дверь кукушкой просунулся лохматенький Моллар со стаканчиком кофе в руке.
– Ещё раз с добрым утричком! Чего такой кислый?
– Мучаюсь различными вопросами, – я со вздохом сгрёб со стула бумаги, чтобы Шарль сел.
– Вы ищите ответов? Их есть у нас! – обрадовал меня Моллар и одним махом проглотил свой кофе. – Ну, слушай, Сао, мою сказочку…
Шарль устроился поудобнее, оккупировав единственное кресло, и начал.
…Тот день, когда на пути торгового представителя возникла миска с супом, Моллар запомнит теперь надолго. Появления её ничто не предвещало: после странного происшествия с участием жёлтого резинового утёнка прошло почти два дня, и нарядный Шарлик в белых штиблетах нёсся на свиданку со своей Дианой Монти. Его воодушевляли неясные, но страстные надежды на тему грядущей ночи, и слизанная в нервах банка «Гиннеса». Диана Монти жила в девятом корпусе, правда, не в том крыле, где разнесло душевую и позднее падал лифт с комендантом, а в соседнем. Поэтому никакие дурные предчувствия душу Шарля не омрачали. А зря.
На лестничной площадке, резво труся наверх с розами наперевес, воодушевлённый Моллар запутался в чём-то сразу двумя ногами, едва не выбил себе нижнюю челюсть и уронил букет в пролёт. Вдоволь накричавшись всяких «merde» и «saprisiti», Моллар соизволил посмотреть, во что это он так козырно вступил. И обнаружил прямо на лестнице круглую эмалированную миску из алюминия, с ёжиком на боку. В миску был налит страшненький серый бульончик – некоторая его часть пребывала теперь на самом Молларе, немного на брюках, немного в белых штиблетах. А ещё в миске лежала разбитая на много кусков галогеновая лампа, и задумчиво плавал размокший клочок бумаги. Шарль брезгливо, мизинчиком подцепил записку – и тут же с воплем отшвырнул от себя, увидев написанные не чернилами, но кровью строчки…
– Что там было написано? – с неуёмной жадностью вломившегося в женскую общагу Самедира осведомился я. В памяти моей как живой встал пейзаж с тремя мисками на крыльце у второго подъезда общаги в Никеле и мой собственный ковшик с воняющей аммиаком кашей.
Моллар вместо ответа осторожно извлёк из портфеля клочок бумаги в целлофановом пакетике.
– Я не знаю, после бульона отпечатки пальцев остаются, – сообщил Шарль, – но вот завернул на всякий случай. Я в кино видел, детективы так делают.
Не дыша от волнения, я склонился над Шарлиным трофеем. На довольно позорном тетрадном листе в клеточку и впрямь кровью было выведено: «Здесь нет твоей власти!». Почерк был мне незнакомый, округлый, с виньетками. Таким почерком могла бы писать Линдуся Глебофф или там скажем Эми Томпсон. Возможно, даже Сильва… хотя вот это вряд ли, наша мисс железные нервы Катценкэзе при виде крови наверняка теряет сознание! И кстати о крови – надпись явно сделана не уколотым пальцем, а обмакнутым пером или перьевой ручкой. В противном случае, почерк не был бы таким ровным и аккуратным. Я довёл Шарлю свои выводы, тот восхитился: