Норвуд

Майнер Максим

Перечисление длилось по-настоящему долго и, похоже, не было фигурой речи — старуха действительно рассказывала обо всех своих предках по женской линии, которым удалось сохранить сокровенные сведения о божествах.

— И я знала! И я не забыла! И я наставляла вас, но вы не слушали...

На этот раз люди, кажется, даже перестали дышать — настолько глубоко было чувство вины.

— Но всему приходит конец! И кончилось ваше неверие! А я ощутила! Не сразу, но ощутила, что покровители вернулись! Много дней назад, ещё до ухода холодных дождей, я поняла, что мы

снова не одиноки!

Виноватое молчание сменилось радостными улыбками.

Холодные дожди начинают идти в конце зимы, уже перед самой весной, и примерно тогда же с севера стали приходить нехорошие вести...

— И я дала жертву тому, кто откликнулся на мой призыв! Всего один козлёнок, и господарь Инис заставил наши яблоки налиться соком!

Мне не верилось, что люди могут быть настолько глупы. Если бы даже это Инис действительно существовал, какое ему дело до дурацких яблок?

— Но теперь, когда мёртвые встали и пошли по земле, нам нужно просить повелителя о защите! И мы не должны повторять ошибки прошлого и пытаться обойтись малыми дарами!

Люди закивали, выражая согласие со сказанным. Ещё бы! Ведь гореть на костре придётся не им, а ненавистным горожанам...

— Сейчас мы отправим в услужение нашему покровителю эту троицу! — старуха, указал факелом на примотанных к столбам людей. — И тогда господарь Инис напитает силой частокол и никакая тёмная тварь не сможет его разрушить!

Похоже, речь подходила к концу — ещё немного и костры запылают — а значит, нужно действовать.

Я не знал, как поступить. Не знал, с чего начать. Но, главное — я решился.

Звуки как будто исчезли — негромкий треск факелов, шелест деревьев и голос старухи перестали существовать. Остался только ускоряющийся стук сердца, гремевший в ушах с каждым мгновением всё громче и громче.

Передо мной теперь одна цель — рукоять ножа. Простая, обмотанная кожей, она была едва различима в темноте, но почему-то я видел её столь отчётливо, словно глядел в упор. Два быстрых шага и пальцы, в судорожной попытке ухватиться, ударяются об неё. Кажется, что прошли часы, но крестьянин пока даже не начал оборачиваться.

Наконец, рукоять легла в ладонь, и я потянул оружие на себя. Широкий клинок поймал отблески факелов и свет луны, а усатый мужичок захотел удержать ускользающий нож, прижав его рукой, но ничего не вышло.

Быстро осознав всю опасность ситуации, враг не стал разворачиваться ко мне лицом, а наоборот, устремился вперёд, пытаясь увеличить разделяющее нас расстояние. Но не тут-то было — рывку помешали столпившиеся люди, не успевшие ещё ничего сообразить.

Единственный звук — треск ткани, разрываемой остриём, и нож вошёл в бок по рукоять. Усилия почти не потребовалось и это удивило меня — где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что я плохо попал, поэтому пришлось ударить ещё несколько раз. И только когда по руке потекла тёплая, но быстро остывающая кровь, а мужичок стал оседать на землю, я понял, что противник повержен.

Ни жалости, ни радости, ни страха — чувства отступили куда-то вместе со звуками.

Никакого

плана у меня не было, почему-то казалось, что стоит только завладеть оружием, как всё разрешится само собой. Теперь нож у меня, но ничего не изменилось — вокруг по-прежнему толпа местных жителей, а безумная старуха всё ещё собирается сжечь людей заживо.

Интерфектора здесь не было, а даже если бы и был — вряд ли он мог помочь со скованными руками, поэтому я решил, что сперва нужно освободить мастера Фонтена, ведь он больше других заинтересован в спасении Френсис.

Вырвав дубину из рук крестьянина, который не выпустил её при падении, я крикнул:

— Разойдись!

Голос подвёл и дал петуха. Получилось не грозно и решительно, как хотелось, а жалко и просительно.

— Разойдись! — повторил я, несколько раз взмахнув для убедительности ножом.

Однако это не подействовало — кто-то просто не испугался, а кто-то и не заметил оружия в моих руках. Всё-таки света факелов было недостаточно для того, чтобы разглядеть тёмный от крови клинок.

Окружение вновь наполнилось звуками — старуха так и продолжала свою болтовню, а люди вокруг начали, наконец, понимать, что происходит. Прислушиваться к ерунде про богов бессмысленно — время убегало, совсем скоро деревенские просто сомнут меня.

Предлагать крестьянам убраться с моего пути я больше не стал — накатила безразличная ярость.

«Не хотите уходить? Не надо!» — мелькнула быстрая мысль, и я снова взмахнул ножом, но на этот раз не чтобы напугать, а с желанием задеть как можно больше врагов.

Несколько тонких вскриков — передо мной стояли в основном женщины — и толпа, расступаясь, подалась назад.

И прежде чем звуки затихли вновь, я услышал взволнованный крик старухи:

— Держите его! Не дайте ему сорвать ритуал!

Я оказался между людей, которые тянули руки, пытаясь исполнить указание. Однако ничего меня больше не сдерживало — нож и дубина остужали пыл самых резвых, и раненые отступали, невольно оттесняя остальных.

Запах крови, горячие брызги на лице, и вот я уже рядом с тем крестьянином, который держал мастера Фонтена за шею. Здоровенный детина понял, что происходит неладное, но не знал, как поступить — отпускать пленника было нельзя, а защищаться, когда руки заняты, невозможно. Однако страх за собственную шкуру победил, и он, отшвырнув старика в сторону, успел обернуться ко мне.

Широкий короткий нос и блестящие в отблесках огня глаза.

Резкий тычок дубиной в лицо, и когда парень непроизвольно прижал ладони к разбитым губам, я вонзил нож в его живот. Довернув клинок, сразу же выдернул оружие из раны — схватки с мертвяками кое-чему меня научили.

— Мастер Фонтен! — я вертел головой во все стороны разом, опасаясь нападения со спины.

— Норри! — донеслось сквозь кашель.

Спасённый тёр шею, с трудом поднявшись на ноги.

Я не успел ничего сказать — кольцо людей вокруг стало сжиматься. Мне удалось вырваться из окружения, порезав несколько человек, и встать рядом с бывшим наставником.