Нова. Да, и Гоморра
Шрифт:
Кейтин шагал по проходу, сложив руки за спиной.
– Сдурел, что ли? – дружески вопросил он.
Мыш откинул голову и поймал взглядом звезду, что выплыла из Кейтинова уха.
– Тебе как будто нравится осложнять себе жизнь.
Звезда сползла по стене, растворилась в полу.
– И кстати, что за карту ты заныкал в сумке?
Мышовы глаза моментально вернулись к Кейтиновым. Он моргнул.
– От меня эти штучки не утаишь. – Кейтин оперся о стену в крапинках звезд. Потолочный проектор, воспроизводивший наружный мрак, усеял световыми точками его короткое широкое лицо и длинный плоский живот. – Не лучший способ снискать расположение капитана. Странные у тебя представления, Мыш… признаю, я просто заворожен. Скажи мне кто, что я сегодня, в тридцать втором веке, буду работать в одной
– Да, я с Земли.
Кейтин укусил костяшку.
– Если вдуматься, сомневаюсь, что такие ископаемые представления могут сохраниться где-то, кроме Земли. Как только появляются люди эпохи великих звездных миграций, развиваются и культуры, достаточно утонченные, чтобы понимать Таро. Не удивлюсь, если в каком-нибудь городке посреди верхнемонгольской пустыни люди по сей день считают, будто Земля болтается по блюду на спине слона, стоящего на змее, свернувшемся кольцами на черепахе, плывущей по морю вечности. Я где-то даже рад, что родился не на Земле, при всем ее очаровании. Она клепает потрясающих невротиков. В Гарварде был тип… – Он запнулся и посмотрел на Мыша. – Забавный ты парень. Вот он ты, пилот звездной фуры, продукт технологии тридцать второго столетия, и в то же время в твоей голове полным-полно, горстями черпай, окаменелых идей, устаревших тысячу лет как. Дай позырить, что ты там увел?
Мыш вклинил предплечье в сумку, извлек карту. Оглядывал ее спереди и сзади, пока Кейтин, нагнувшись, ее не забрал.
– Ты помнишь, кто велел тебе не верить в Таро? – Кейтин осматривал карту.
– Моя… – Мыш взялся за краешек сумки, сдавил. – Та женщина. Когда я был совсем пацан, пять лет, шесть.
– Тоже цыганка?
– Ага. Она обо мне заботилась. У нее тоже были карты как у Тййи. Только не три-дэ. И старинные. Когда мы ездили по Франции и Италии, она гадала разным людям. Знала о картах все, какие картинки что значат и вообще. И она мне сказала. Что бы кто тебе ни говорил, сказала, все туфта. Сплошное вранье, ничего не значит. Сказала, это цыгане научили Таро остальных.
– Что верно. Видимо, цыгане принесли их с Востока на Запад в одиннадцатом и двенадцатом веках. И уж точно помогли распространить их по Европе в следующие пятьсот лет.
– Она так и говорила: сначала карты были у цыган и цыгане знали, что это вранье. Не верь картам, никогда.
Кейтин улыбнулся:
– Весьма романтическое понимание. Оно и мне нравится: идея, что все эти символы, просеянные через сито пяти тысяч лет мифологии, по сути своей бессмыслица и не влияют на сознание и поступки человека, чуток отдает нигилизмом. К сожалению, я знаю об этих символах слишком много, чтобы так думать. И все-таки интересно, что ты скажешь. Значит, эта женщина, у которой ты жил в детстве, гадала по картам Таро, но настаивала, что это все вранье?
– Ага. – Мыш перестал терзать сумку. – Только…
– Только – что? – спросил Кейтин, когда Мыш не стал продолжать.
– Только как-то ночью… незадолго до конца. Чужаков не было, одни цыгане. Мы ждали в пещере… ночью. Все были перепуганы, что-то должно было случиться. Они шептались, а когда мимо шли дети, замолкали. И той ночью она гадала на картах… только это была не туфта. И они все сидели вокруг костра во тьме, слушали, как она гадает. А утром кто-то меня разбудил, рано-рано, солнце едва поднялось над городом между горами. Все уходили. Я не пошел с мамой… той женщиной, которая гадала. Больше я никого из них не видел. Те, с которыми я ушел, скоро пропали. В итоге я добирался до Турции один. – Мыш щупал сирингу под кожей сумки. – Но ночью, когда она гадала на картах при свете костра, помню, я жутко боялся. И они тоже боялись, все. И ни о чем нам не говорили. Но боялись настолько, что решили спросить у карт… хотя и знали, что это все туфта.
– Видно, когда дело пахнет жареным, люди обращаются к здравому смыслу и отбрасывают суеверия, лишь бы спасти свою шкуру. – Кейтин хмурился. – Что это было, как думаешь?
Мыш пожал плечами:
– Наверное, кто-то нас преследовал. Сам знаешь, как с цыганами. Все думают, цыгане воруют. Мы и воровали. Может, на нас ополчились горожане. На Земле цыган никто не любит. Потому что мы не работаем.
– Ты еще как работаешь, Мыш. Оттого-то я и удивился, чего ты так взъерепенился на Тййи. Того и гляди профукаешь репутацию.
– Я перестал жить в таборе, когда мне было семь или восемь. И у меня разъемы. Хотя они только с Академии астронавтов, ну, Куперовки, с Мельбурна.
– Правда? То есть тебе было уже пятнадцать-шестнадцать. Реально поздновато. Мы на Луне получаем их в три-четыре года, чтобы подключаться к обучающим компьютерам в школе. – Кейтин вдруг сосредоточился. – Погоди, то есть что – целая группа взрослых мужчин и женщин, с детьми, бродила из города в город, из страны в страну, на Земле, без разъемов?
– Ага, ну, так и было.
– Без разъемов ты почти никем работать и не можешь.
– Да понятно.
– Ничего удивительного, что цыган преследовали. Группа странствующих взрослых без возможностей воткнуться! – Кейтин потряс головой. – Но почему их у вас не было?
– Так цыгане же. У нас их никогда не было. Мы и не хотели. Я сделал, потому что стал сам по себе, и… ну, видимо, так было легче. – Мыш свесил кисти с коленей. – Но все равно это никакая не причина приходить и выгонять нас из города, где встал табор. Один раз, помню, двух цыган поймали и убили. Измолотили до полусмерти, отрезали руки и повесили вниз головой на деревьях, чтоб истекли кровью…
– Мыш!.. – Лицо Кейтина скрутилось.
– Я был ребенок. Но я помню. Может, поэтому мама в итоге решила спросить у карт, что делать, хотя сама им не верила. Может, поэтому мы разделились.
– Только в Драконе, – сказал Кейтин. – Только на Земле.
К нему повернулось темное лицо.
– Почему, Кейтин? Давай скажи мне. Почему они так с нами делали. – Вопросительного знака в конце его предложения просто не было. Там повисла только сиплая ненависть.
– Потому что люди тупые и узколобые и боятся всего, что на них не похоже. – Кейтин закрыл глаза. – Поэтому лично я предпочитаю луны. Даже на большой луне сложно собрать столько народу, чтобы произошло такое вот. – (Глаза открылись.) – Мыш, подумай вот о чем. У капитана фон Рэя есть разъемы. Он один из богатейших людей Вселенной. И такие же – у любого шахтера, дворника, бармена, деловода… да и у тебя. В Федерации Плеяд, во Внешних Колониях это абсолютно кросскультурный феномен – часть философии, в которой все машины суть прямое продолжение человека, эту философию приняли все социальные уровни еще при Эштоне Кларке. До нашей беседы я считал, что это абсолютно кросскультурный феномен и на Земле тоже. Пока ты не напомнил мне, что на нашей странной прародительской планете некие невероятные культурные анахронизмы умудрились доковылять аж до сегодня. Но что группа неразъемных цыган, обнищалых, пытающихся найти работу там, где ее нет, предсказывающих будущее методом, который они перестали понимать в принципе, в то время как прочая вселенная сумела достичь понимания, каким обладали предки этих цыган полторы тысячи лет назад… да появление в городе евнухов-разбойников не разозлило бы так обычного разъемного рабочего или рабочую. Евнухи? Втыкая в большую машину, мы говорим, что штырим; ты не поверишь, откуда взялось это слово. Нет, я не постигаю, почему это случилось. Но я немного постигаю как. – Потряс головой. – Забавное место – Земля. Я учился там в универе, четыре года, и только начал понимать, сколько всего не понимаю. Те из нас, кто родился где-то еще, наверное, никогда не разберутся в ней до конца. По-моему, даже в остальном Драконе мы живем куда проще. – Кейтин взглянул на карту в руке. – Ты знаешь название карты, которую увел?
Мыш кивнул:
– Солнце.
– Видишь ли, если ты общипываешь колоду, гадать становится затруднительно. Капитану так хотелось увидеть эту карту.
– Знаю. – Мыш пробежался пальцами по ремешку сумки. – Карты уже сказали, что я встану между капитаном и его солнцем; а я только-только выщипнул карту из колоды. – Он покачал головой.
Кейтин протянул карту ему:
– Может, вернешь? Заодно будет повод извиниться за все, что ты устроил.
Мыш полминуты смотрел в пол. Потом встал, взял карту и пошел по коридору.