Нова. Да, и Гоморра
Шрифт:
Фон Рэй вскинул голову, будто видел конец маршрута. Медленно опустил взгляд.
– Там…
У Мыша зарябило на загривке, словно кожа была тканью и кто-то, подцепив торчащую нитку, распускал материю.
– Где-то там, – сказал фон Рэй, – есть нова.
Страх?
Мыш на секунду всмотрелся в звезды и увидал погубленный глаз Дана.
А Кейтин размотал катушку памяти, рухнул в кратеры множества лун, выпучил глаза под маской лица, а где-то коллапсировала, ввергаясь в собственное лоно, звезда.
– Мы охотимся на нову.
Выходит, вот он, настоящий страх, думал Мыш. Внутри груди бился, тычась в ребра,
Начало миллионов странствий, размышлял Кейтин, а начало – там, где стоишь.
– Нам предстоит подойти к пылающему краю схлопывающейся звезды. Весь континуум в области новы – пространство, вывернутое наизнанку. Мы должны подобраться к ободу хаоса и вынести оттуда горсть огня, сделав как можно меньше остановок на пути. Там, куда мы летим, никаких законов.
– Какие законы имеются в виду? – встрял Кейтин. – Людские, законы природы, физические, психические и химические?
После паузы фон Рэй выдал:
– Все разом.
Мыш закинул кожаный ремень на плечо и опустил сирингу в сумку.
– Это гонка, – сказал фон Рэй. – Повторю. Наши противники – Князь Красный и Лала Красная. Привлечь их к людскому закону я не в силах. И чем ближе мы к нове, тем меньше проку от остальных.
Мыш смахнул со лба сбившуюся челку.
– Рейс будет с ног на голову, да, капитан? – Мышцы его смуглого лица поскакали, завибрировали, наконец застыли в унимавшей дрожь ухмылке. Рука внутри сумки ласкала инкрустацию на сиринге. – Взаправду с ног на голову. – Его сиплый голос лизнул опасность. – Кажись, о таком я смогу спеть. – Опять лизнул.
– А эта… горсть огня, что мы привезем… – начал Линкей.
– Полный трюм, – поправил фон Рэй. – Семь тонн. Семь кусков по тонне каждый.
Идас сказал:
– Нельзя вернуться с семью тоннами огня…
– …так чем мы разживемся, капитан? – закончил Линкей.
Ждала команда. Ждали те, кто стоял подле.
Фон Рэй дотронулся до правого плеча, помял его.
– Иллирий, – сказал он. – И мы приникнем к его источнику. – (Рука отпала от плеча.) – Давайте ваши классификационные номера. После этого я хочу видеть вас на «Птице Рух» не раньше чем за час до рассвета.
– На, выпей…
Мыш отпихнул руку, не прекращая танцевать. Музыка истошно била в железный набат, красные огоньки бегали друг от друга по всему бару.
– На…
Бедра Мыша колотит музыкой, Тййи колотит о Мыша, темные кудри пляшут на поблескивающем плече. Глаза закрыты, губы трясутся.
Кто-то сказал кому-то:
– Слышь, не хочу больше. На, допей.
Она взмахнула руками, подавшись навстречу. Потом Мыш моргнул.
Тййи замерцала.
Он моргнул еще раз.
И увидел, что Линкей держит сирингу в белых руках. За ним – его брат. Смеются. Настоящая Тййи сидит за столиком в углу и тасует карты.
– Эй, – сказал Мыш, срываясь с места. – Не надо баловаться с моим инстром, хорошо? Умеете играть – другое дело. Но сперва меня спросите.
– Ага, – сказал Линкей. – Ты единственный, кто это видел…
– …луч был узконаправленный, – сказал Идас. – Мы просим прощения.
– Не страшно, – сказал Мыш, забирая сирингу.
Он был пьян и устал. Вышел из бара, поблуждал вдоль раскаленной губы Пекла3, перешел наконец мостик, ведущий к платформе семнадцать. Небо чернело. Рука вилась по ограждению, пальцы и запястье подсвечивало оранжевым.
Некто стоял впереди, опираясь на ограду.
Мыш замедлился.
Кейтин мечтательно глядел в бездну, свет снизу надел на него маску демона.
Сперва Мыш решил, что Кейтин говорит с собой. Потом увидел обсыпанный драгоценностями аппарат в руке.
– Врежьтесь в глубь человеческого мозга, – говорил Кейтин записчику. – На полпути от конечного до продолговатого мозга вы найдете гроздь нервов, напоминающую фигуру человека, но ростом в сантиметры. Она соединяет воздействия на органы чувств, возникшие за пределами полушарий, с психическими абстракциями, формирующимися в мозгу. Уравновешивает восприятие мира вовне с познанием мира внутри… Врежьтесь в глубь расхлябанного сплетения интриг, что единой сетью крепит мир к миру…
– Привет, Кейтин.
Кейтин воззрился на него сквозь горячую рябь от лавы.
– …привязывает звездную систему к звездной системе, хранит единство структур солоцентрического сектора Дракона, Федерации Плеяд и Внешних Колоний: вы обнаружите вихрь дипломатов, выбранных или самоназначенных чиновников, честных или коррумпированных, смотря по обстоятельствам… короче, правительственную матрицу, принимающую форму мира, который она представляет. Ее функция – реагировать на и уравновешивать социальное, экономическое и культурное давление, а оно смещается и пронзает империю… Ну а если кто-то сможет врезаться в глубь звезды, в центре, окруженный пылающим газом, обнаружится столп чистой ядерной материи, сферический или сплющенный, как и форма самой звезды. Во время солнечных возмущений этот центр прогоняет вибрации от возмущения сквозь звездную массу, чтобы погасить их, породив приливы и отливы на ее поверхности… Иногда крошечные тела, уравновешивающие перцептивное давление на человеческий мозг, делают что-то не то. Часто правительственная и дипломатическая матрица не в силах справиться с давлением миров, которыми правит. А когда что-то идет не так в уравновешивающем механизме звезды, рассеивание невероятной звездной мощи сдвигает по фазе титанические силы, отчего звезда становится…
– Кейтин?
Кейтин выключил записчик и посмотрел на Мыша.
– Что ты делаешь?
– Заметки для моего романа.
– Для чего?
– Архаическая форма искусства, вытесненная психорамой. Увы, она была способна на исчезнувшую нюансировку, как духовную, так и творческую, которой более непосредственная форма пока не достигла. Мыш, я – анахронизм. – Кейтин улыбнулся. – Спасибо за мою работу.
Мыш пожал плечами.
– О чем это ты говорил?
– О Психологии. – Кейтин положил записчик в карман. – О Политике и Природе. Трех «П».
– Психология? – переспросил Мыш. – Поль– итика?
– Ты умеешь читать и писать? – спросил Кейтин.
– По-турецки, гречески и арабски. С английским хуже. У букв нет ничегошеньки общего со звуками, которые издаешь.
Кейтин кивнул. Он тоже был слегка пьян.
– Глубоко. Вот почему английский – отличный язык для романов. Но я упрощаю сверх меры.
– Так что там с психологией и политикой? Насчет природы я в курсе.
– В особенности, – сказал Кейтин змеящейся, светящейся полоске жидкой лавы, что ползла в двухстах метрах внизу, – с психологией и политикой нашего капитана. Они меня интригуют.