Новая земля
Шрифт:
Она уложила тотчасъ же свои вещи и хотла хать домой, во что бы то ни стало. Вечеромъ передъ ея отъздомъ она простилась съ Иргенсомъ.
Прощаніе его разрывало ей душу. Она была теперь его, да, и Олэ придется свыкнуться съ этой мыслью. Она пришла къ слдующему ршенію: да, она оставитъ городъ и откажетъ Олэ, какъ только онъ вернется. Что онъ скажетъ, когда онъ прочтетъ ея письмо и найдетъ кольцо. Да, что онъ на это скажетъ? Ей было грустно, что она не могла бытъ съ нимъ и утшить его. Она издалека наносила ему ударъ. Вотъ, чмъ все это кончается.
Иргенсъ былъ нженъ съ ней и поддерживалъ ее, вдь они не надолго разстаются; если не будетъ другого исхода, то онъ придетъ къ
Дверь затворилась, на улиц было тихо; она слышала, какъ билось ея сердце. Она начала прощаться.
Иргенсъ не долженъ провожать ее на вокзалъ, это онъ самъ предложилъ. Если онъ тамъ будетъ, это дастъ поводъ къ сплетнямъ; городъ былъ такой маленькій, а онъ, къ сожалнію, былъ такъ извстенъ, что просто пошевелиться не можетъ… Агата была съ этимъ согласна. Но они будутъ писать другъ другу каждый день, писать, не правда, ли? А то она не выдержитъ…
Тидеманъ былъ единственный человкъ, который зналъ объ отъзд Агаты и провожалъ ее на вокзалъ. По своему обыкновенію въ послобденное время онъ зашелъ въ контору Генрихсена и имлъ разговоръ со старымъ хозяиномъ; это отняло у него нсколько времени; а когда онъ уходилъ, онъ встртилъ въ дверяхъ Агату, уже готовую къ отъзду; ей оставалось только проститься. Тидеманъ провожалъ ее и весъ ея ручной багажъ; сундукъ былъ отправленъ впередъ.
Передъ этимъ шелъ дождикъ и на улиц было грязно, очень грязно. Агата сказала нсколько разъ: "ахъ, какъ грустно".
Но она больше не жаловалась, а пошла впередъ, совсмъ какъ послушный ребенокъ, который не долженъ отставать. Ея маленькая дорожная шляпа очень шла къ ней, она казалась еще моложе; благодаря движенію на ея лиц появилась краска.
Они не разговаривали много между собой. Агата сказала только:
"Это было очень мило съ вашей стороны, что вы проводили меня; я бы могла и одна дойти".
Тидеманъ увидлъ, что она старалась скрыть свое волненіе, она улыбалась, но глаза ея были влажны.
Онъ тоже улыбнулся и отвчалъ ей, стараясь ее утшитъ, что теперь она, вроятно, очень довольна, что можетъ оставить всю эту городскую грязь и попадеть на чистую дорогу, на свжій воздухъ. Впрочемъ, это и не долго будетъ продолжаться, она скоро вернется?
"Нтъ", сказала она, "конечно это не будетъ долго продолжаться".
Обмниваясь другъ съ другомъ этими безразличными словами, они стояли на платформ. Снова начался дождь; капли ударяли о стеклянную крышу надъ ихъ головами; и локомотивъ шиплъ. Агата вошла въ купэ и высунула Тидеману руку. Вдругъ у нея явилась потребность, чтобъ ее простили и снисходительно отнеслись къ ней; и она сказала этому чужому ей человку:
"Прощайте… Несмотря на все, не думайте нехорошо обо мн!" При этомъ она покраснла до самыхъ ушей.
"Нтъ, милое дитя…" удивленно отвчалъ онъ. Онъ не усплъ сказать больше.
Она высунула изъ окна свое маленькое свтлое личико и кивала, когда поздъ тронулся; глаза ея все еще были влажны; она съ трудомъ сдерживала слезы. Она все время смотрла на Тидемана и потомъ начала махать платкомъ.
Странная двушка! На платформ онъ былъ единственный человкъ, котораго она знала и она кивала ему. Онъ былъ тронутъ этой сердечной простотой и тоже махалъ платкомъ, пока поздъ не исчезъ. Несмотря на все, не думать нехорошо о ней! Нтъ, онъ этого не сдлаетъ. А если это когда-нибудь и было, то больше уже не случится. Ока кивала ему, чужому человку. Онъ долженъ разсказать это Олэ, это его порадуетъ.
Тидеманъ отправился въ свой складъ. Его голова была переполнена всякими дловыми соображеніями и мало-по-малу онъ забылъ про все остальное. Работа опять начинала кипть, кредитъ уже больше не былъ ему закрытъ, и ему пришлось вернутъ двухъ изъ своихъ прежнихъ служащихъ. Его дло было похоже на звря, лежавшаго нкоторое время безъ чувствъ, а теперь начинающаго по немногу шевелиться и опять набираться силъ. Въ данное время онъ былъ занятъ нагрузкой дегтя.
Обойдя свой складъ и раздавъ приказанія, онъ отправился въ ресторанъ, гд имлъ обыкновеніе обдать. Становилось поздно, онъ быстро пообдалъ, ни съ кмъ не разговаривая. Онъ все думалъ объ одномъ новомъ план, зародившемся въ его голов. Теперь его деготь отправленъ въ Италію, рожь установилась въ цн и онъ равномрно продавалъ изъ своего запаса. Его дятельность начала принимать большіе размры, теперь дло шло о кожевенномъ завод въ Торахус. Не подумать ли пока что о производств дегтя? Нтъ, онъ не будетъ отговаривать Олэ отъ такого предпріятія, разъ оно можетъ принести ему доходъ. Но этотъ вопросъ занималъ его уже съ недлю и онъ поговорилъ даже на эту тему съ однимъ инженеромъ. Кора и верхушки деревьевъ были на лицо, если для кожевеннаго завода нужна кожа, то для гонки дегтя нужны дрова. Что касается его, впрочемъ, то ему не нужно пока имтъ много денегъ на рукахъ, ему теперь нужно работать только для себя и дтей; онъ никакъ не можетъ отказаться отъ этой мысли и очень часто возвращается къ ней.
Тидеманъ направился домой. Дождикъ шелъ частый и равномрный.
Не доходя нсколько шаговъ до конторы, онъ вдругъ остановился и осторожно спрятался за какую-то дверь. Онъ пристально смотрлъ прямо передъ собой; тамъ, на улиц, около конторы стояла его жена, несмотря на то, что шелъ сильный дождикъ. Она смотрла то въ окно конторы, то наверхъ, во второй этажъ въ среднюю комнату, ея собственную прежнюю комнатку. Это была она, онъ не ошибался; вдругъ онъ задержалъ дыханіе. Онъ уже разъ видлъ ее тамъ: тогда, войдя въ тнь отъ фонаря, она обогнула домъ; вотъ совсмъ такъ, какъ сейчасъ. Онъ тихонько позвалъ ее по имени, но она, ничего не отвчая, быстро побжала за уголъ. Это было три недли тому назадъ. Теперь она опять была тутъ.
Онъ хотлъ выйти, онъ сдлалъ движеніе, его дождевой плащъ зашуршалъ, въ то же самое мгновеніе она пугливо осмотрлась вокругъ, протянула об руки и умоляюще скрестила ихъ. Это продолжалось одно мгновеніе. Потомъ она исчезла. Онъ оставался на своемъ мст, пока она совсмъ не скрылась изъ виду.
V
Недлю спустя Олэ Генрихсенъ вернулся домой. Онъ очень безпокоился, не получая никакого отвта отъ Агаты, онъ еще и еще телеграфировалъ, но о ней не было ни слуху, ни духу. Вотъ почему онъ такъ быстро собрался и ухалъ. Но онъ былъ такъ далекъ отъ мысли о настоящей причин молчанія Агаты, что еще въ послдній день, проведенный въ Лондон, купилъ для нея подарокъ, — маленькій шарабанъ для ея лошадки.
А тамъ, на стол лежало уже письмо Агаты и ждало его. Кольцо было завернуто въ папиросную бумагу.
Олэ Генрихсенъ прочелъ письмо, но ничего не понялъ. Только его руки начали дрожать и глаза широко раскрылись. Онъ пошелъ, затворилъ дверь въ контору и еще разъ прочелъ письмо, оно было написано просто и ясно и никакихъ сомнній не могло бытъ: она возвращала ему его "свободу". И тутъ же рядомъ лежало кольдо въ папиросной бумаг: дло было ясно.
И Олэ Генрихсенъ началъ ходить взадъ и впередъ по контор; онъ положилъ письмо на бюро. Съ заложенными за спину руками онъ ходилъ и думалъ, затмъ снова взялъ письмо и прочелъ его. Онъ былъ "свободенъ".