Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Ильин Павел

Многие из участников Союза благоденствия, даже отошедшие от тайного общества, согласно тем данным, что получило следствие, вели политические разговоры и знали о политической цели тайного общества. Так, из числа участников Петербургских совещаний 1820 г. и Московского съезда 1821 г., на которых обсуждались принципиальные вопросы программы, тактики и организационного устройства конспиративных обществ, некоторые были наказаны без суда (Ф. Н. Глинка, П. Х. Граббе, И. Г. Бурцов, М. Ф. Орлов, Павел И. Колошин, И. А. Фонвизин). Другие оказались прощенными, либо освобожденными от ответственности иным образом и не получили наказания (И. А. Долгоруков, П. П. Лопухин, М. Н. Муравьев, Ф. П. Толстой, И. П. Шипов, Петр И. Колошин, Н. И. Комаров). Все они принимали самое непосредственное, часто – деятельное, участие в составлении программных документов тайных организаций, наряду с преданными суду и наказанными без суда. Они оказывали влияние на принятие решений, осуществляли прием новых участников, различные поручения, наблюдали за деятельностью членов и т. д. О политической направленности тайного общества, планах преобразования правления, пусть и отдаленных во времени, не могли не знать начальники

управ, напрямую связанные с руководящими членами, те, кто посещал общие с членами Коренного совета собрания, на которых шло обсуждение принципиальных вопросов о возможной в будущем форме правления.

Признанию объективности указанной схемы препятствуют затруднения в установлении степени причастности к тайному обществу того или иного члена, его принадлежности к определенному разряду в структуре тайного общества. Следствие так и не смогло представить ясного взгляда на самую многочисленную тайную организацию из обнаруженных – Союз благоденствия, в котором отсутствовали степени членства. Кто из участников Союза знал политическую цель тайного общества, кто имел представление о намерениях ввести «представительное правление», а кто замыкался лишь на целях «благотворения и просвещения», – все это с трудом поддавалось более или менее последовательному выяснению в условиях следствия.

Кроме того, выяснению подлинного содержания конспиративных контактов мешает также отсутствие интереса следствия к членам ранних тайных обществ, которое основывалось на общем принципе: Комитет специально не расследовал историю этих тайных обществ. Он касался ее лишь в той степени, в какой в период существования указанных союзов обсуждались «острые» вопросы о введении республиканской формы правления, покушении на императора и т. д., подпадающие под статьи обвинения в государственных преступлениях, то есть стремился выявить факты и обстоятельства, служившие материалом для обвинения конкретных лиц.

Между тем, опираясь на заявленные в уставе Союза благоденствия цели и содержание деятельности организации, привлеченные к процессу члены тайного общества получали благоприятную возможность представить дело так, что Союз не имел политического характера, являясь собранием людей, одушевленных патриотическими, просветительскими и филантропическими стремлениями. Многие подследственные в своих показаниях утверждали, что никогда не участвовали в политических намерениях, а если и слышали слова, их содержавшие, то возражали планам «вольнодумцев», не придавали им значения. Облик тайного общества приобретал известные масонские черты. Эту ситуацию можно интерпретировать как попытку части обвиняемых избежать привлечения к «делу» о государственном преступлении. Некоторым из подследственных удалось строго придерживаться этой позиции (М. Н. Муравьев, Н. И. Кутузов, Ф. П. Толстой и др.). Другие настаивали на своем кратковременном и бездеятельном участии в тайном обществе, имевшем некоторые черты политического характера (Ф. Ф. Гагарин, П. П. Лопухин, И. А. Долгоруков).

Навстречу этому шла официальная версия истории тайного общества. Как отмечалось в Донесении Следственной комиссии, «многие могли быть прельщены рассеянными в уставе… весьма обыкновенными филантропическими и патриотическими мыслями; других завлекали побуждения дружбы, доверенность к некоторым людям или влияние моды… а сим пользовались деятельнейшие в обществе, возбуждая в слабых боязнь сделаться смешными или суетное любопытство, а [в] иных… даже виды личной корысти» [293] .

293

ВД. Т. XVII. С. 32.

В значительном числе случаев оправдательные показания членов Союза благоденствия не подвергались сомнению в ходе процесса. Многим удалось убедить следствие в том, что политические цели тайного общества не были им известны. Но иногда следствие все же не верило бывшим участникам Союза. Так, Ф. П. Шаховской в своих показаниях отрицал политический характер тайного общества, в котором состоял, категорически отвергал свой вызов на покушение против императора в 1817 г., ставший известным благодаря другим подследственным [294] . Несмотря на это, Шаховской был предан Верховному уголовному суду, поскольку против него имелись показания авторитетных свидетелей. Ф. Н. Глинка, несмотря на свои показания о «невинном» благотворительном характере тайного общества, в котором он играл значительную роль на протяжении 1818–1821 гг., был наказан в несудебном порядке.

294

ВД. Т. III. С. 85–109.

Однако в той же ситуации И. П. Шипов, И. А. Долгоруков и Ф. П. Толстой, которые также отвергли свою осведомленность о намерениях установления республики и участие в обсуждении, пусть и теоретического характера, вопроса о цареубийстве, не привлекались к ответственности и были освобождены. Их имена, а также имя П. П. Лопухина, не назывались в Донесении Следственной комиссии.

В тексте Донесения не удалось избежать упоминания об этих лицах, с санкции высшей власти они фигурировали анонимно: «…еще три члена, кои потом в разные времена удалились от общества, прекратили всякие сношения с упорнейшими из бывших товарищей своих и тем заслужили, при милостивом прощении Вашего императорского величества, совершенное забвение кратковременного заблуждения, извиняемого и отменного их молодостию» [295] . Сюжет раскрывался в отдельном документе, приложенном к Донесению, но не обнародованном. Он предназначался исключительно для сведения императора. «Секретное объяснительное прибавление ко всеподданнейшему докладу Комиссии» объясняло, кто и почему не упомянут в Донесении: «По высочайшей воле Вашего императорского величества комиссия в своем общем донесении не наименовала трех членов тайного общества,

удостоившихся полного отеческого прощения Вашего, но о коих, однако же, по участвованию их в составлении сих обществ и в некоторых замечательных совещаниях нельзя было умолчать вовсе. Они (князь Илья Долгорукий, Иван Шипов и князь Павел Лопухин) в докладе означены как члены, искренним раскаянием заслужившие совершенное забвение своего кратковременного заблуждения, извиняемого и отменного их молодостью. Не наименован также граф Федор Толстой, бывший в Коренном совете Союза благоденствия, но не действовавший и вскоре оставивший сие общество…» [296] . Из текста «прибавления» видно, что имена исключенных из Донесения лиц не внесены в него «по воле» Николая I. Фактически этот документ следствия передавал решение участи указанных лиц на усмотрение императора. Однако ко времени его составления решение уже состоялось – Николай I повелел простить их. Ясно, что эти «наиболее виновные» из числа отошедших от тайного общества в 1821–1822 гг. лиц избежали репрессий, несмотря на угрожавшее им наказание, прежде всего благодаря тому, что их простил сам император.

295

ВД. Т. XVII. С. 26. Стоит отметить, что никак нельзя говорить об «отменной молодости» в период членства в Союзе ни И. Шипова, ни Ф. Толстого. После публикации Донесения в обществе возникли различные слухи и домыслы относительно не упомянутых в документе лиц.

296

Там же. С. 68.

Таким образом, участники Союза благоденствия, не состоявшие по данным следствия в последующих конспиративных организациях, были почти полностью выведены за пределы расследования и фактически «прощены». Для их привлечения требовалось дополнительные обстоятельства: связь с тайными обществами, возникшими после 1821 г., известность о заговоре 1825 г., осведомленность о замыслах покушения на членов императорской фамилии и планах преобразования политического устройства. В целом, участники ранних тайных обществ, которым, по версии следствия, была известна лишь «внешняя» цель: просвещение, благотворительность, нравственное совершенствование, а не «сокровенная» политическая цель, освобождались от ответственности. Решение о «прощении» принадлежности к Союзу благоденствия не могло, конечно, состояться без участия высшей власти.

Можно констатировать, что в ходе процесса победила концепция двух обществ – «первого» (до 1821 г.) и «второго», имевшего обязательную политическую цель. Из этого вытекало, что большинство участников Союза благоденствия и других тайных обществ до 1821 г. не знали о политическом характере конспиративного объединения, не были осведомлены о «сокровенной» его цели. Исключением служили те, кто составлял ядро руководителей Союза и разрабатывал содержание политической «сокровенной» цели, значительная их часть при этом вошла в состав последующих организаций и поэтому в любом случае заслуживала наказания [297] . Исходя из этой ситуации, получалось, что рядовые члены последующих обществ были осведомлены о политических планах и все без исключения должны были понести наказание [298] . В итоге члены Союза благоденствия и других тайных обществ до 1821 г. составили основную часть избежавших наказания участников движения [299] .

297

Интересным отражением этой ситуации служит письмо Николая I Константину Павловичу с сообщением о поездке А. А… Кавелина в Варшаву: «Он сумеет сообщить вам подробности… так как он сам был членом первого общества, он сможет вам рассказать, под каким прикрытием все началось…» (Междуцарствие. С. 191).

298

Видимо, в этом смысле следует трактовать слова Николая I из письма к брату Константину: «…очень трудно разделить виновных одного общества от виновных другого…» (Там же. С. 188).

299

Отметим в этой связи, что противопоставление Союза благоденствия и поздних тайных обществ в реальной практике следствия иногда выражалось вполне определенно: так, в «записке» о Кальме утверждалось, что он вступил в Союз благоденствия, «к тайному же обществу не принадлежал»; в справках «Алфавита» о Петре Колошине и Юмине таким же образом противопоставлялись Союз благоденствия и «тайное общество» (Алфавит. С. 342. Ср.: ВД. Т. XX. С. 357). Это обстоятельство свидетельствует о том, что в некоторых случаях Союз благоденствия не причислялся следствием к числу «тайных обществ», подлежащих преследованию.

Между тем, при широте заявленных принципов привлечения к ответственности (основанием для наказания могло служить одно лишь недонесение о существовании тайного общества), всех признавшихся в принадлежности к тайным обществам следовало предать суду или подвергнуть административному наказанию. Не случайным видится и то, что в качестве обоснования наказания в отношении ряда бывших членов Союза благоденствия император прибег к формуле «за необъявление при подписке» принадлежности к тайному обществу. Действительно, поскольку при проведении в 1822 г. подписки никто из членов Союза не объявил о своем участии в нем, все они подлежали наказанию. Это и последовало в отношении ряда членов, содержащихся под арестом [300] . Однако по такому основанию все члены Союза благоденствия должны были привлекаться к ответственности, в том числе многие из оставленных без внимания следствием по распоряжению императора.

300

Речь идет о группе членов Союза благоденствия, наказанных без суда.