Новый год в октябре
Шрифт:
– Ну, это режим секретности… – промолвил Лукьянов.
– Хорошее прикрытие, – согласился Паша. – Только мой приятель мне накладные документики показал… На расходные материалы. Там частная лавочка! – Он стукнул себя кулаком в грудь. – Там подпольное производство, круговая порука… А если прикинуть, сколько микросхем налево ушло… И все у нас под носом!
– Копии документов твой человек может предоставить? – небрежно осведомился Лукьянов.
– Какую–то часть – да…
– Паша, это обязательно надо сделать…
–
– Но это же неслыханно! – сказал Лукьянов. – Под оборонные заказы обстряпывать свои личные делишки…
– То ли еще будет! – посулил Чукавин вдумчиво. – Вы идеалами прошлого мыслите, не чувствуете вы веяния новых времен. Думаете, это – отдельные недостатки в нашем общегосударственном движении к светлому будущему? Да это уже система недостатков, которое будущее и определит. Безо всякой его светлости. Количество точно перерастает в качество. Прошина хотите ущемить? Попробуйте. Но и ущемите – ничего это не изменит. Леша – тенденция. Дальнейшего общественного развития, как мне кажется. И таких «леш» очень много, подозреваю. Другое дело, не все пробились через асфальт, не все проросли…
– И за ними – день следующий? – спросил Лукьянов серьезно и настороженно.
– Думаю – да, – сказал Паша и вздохнул. – Ваши идеалы – точно изжиты, уверен. Они пока еще на щите, но изрядно поблекли. Честный труд на благо Отчизны, патриотизм… Все – до поры. Пока лукавству человека не будет способствовать среда. И управляющие ей, сами начавшие развращаться. А когда сам начинаешь развращаться, отворачиваешь глаза и от грешков подчиненных тебе…
– Да что ты мелешь!
– А вы к жизни–то вокруг присмотритесь… – Паша горько усмехнулся. – У всех – сплошные шкурные интересы… Закончилось время бескорыстных героев!
– Но у тебя же их нет, интересов таких! У меня нет! А возьми всю нашу лабораторию, институт, наконец…
– Картину «Гибель Помпеи» посмотрите внимательно, – сказал Паша. – Когда в тектонических плитах накапливается напряжение, происходят такие разломы, что исчезают не институты с благоверным персоналом, а цивилизации… И как вы этого напряжения не замечаете? – Он горестно покачал головой.
– Вот мы его, это напряжение и нейтрализуем, – сказал Лукьянов уверенным голосом. – Документы – срочно! Ты понял?
Доступ в мастерскую действительно был строго ограничен. В ней изготовлялись макеты и изделия, предназначенные для смежников, чьи работы для посторонних глаз были категорически закрыты. Допуска имелись у малого числа лиц. Однако Лукьянов, пользуясь статусом заместителя Прошина, без запинки прошел через двойные стальные двери под недоверчивыми взорами охранников, и вскоре оказался в цеху, нос к носу столкнувшись с начальником мастерской.
Узкий галстук, аспидно–черный халат; лысина, обрамленная прилизанными рыжими волосиками, злые пуговки глаз, бескровные плоские губы; словно пропитанная желчью обрюзгшая кожа щек… И такая свинцовая, прокурорская недоброжелательность во взгляде, что Лукьянова сразу же охватила тоска. Этого типа он не выносил. Но сейчас пришлось выдавить из себя разлюбезнейшую улыбочку:
– К вам, дорогой вы наш, найдите время выслушать…
Прошли в кабинет, совмещавший инструментальную каптерку.
– Срочно нужен кожух, – начал Лукьянов. – Наш инженер уже был у вас…
– Титана нет, – раздался неприязненный ответ.
– Но его же в этом месяце к вам пришло около двухсот килограмм…
Взор пуговок–глаз словно остекленел. Будто на шарнире к Лукьянову медленно повернулась прилизанная головка:
– Откуда у вас эти сведения?
– А разве не так?
– Это металл для оборонного заказа.
– Для какого?
Разошлись тонкие бесцветные губы в снисходительной улыбке:
– Вы у нас кто? Заместитель по режиму? Идите, знаете ли, к своим… генераторам.
– Так что насчет кожуха?
– К Прошину. – Был ответ.
Отповедью хозяина производства Лукьянов не отяготился, бесстрастно уяснив для себя, что, коли криминал существует, раскрыть себя за здорово живешь он не позволит, но главное – необходимо увериться в чувстве справедливости своих подозрений, и этот, казалось бы, ничего не значащий диалог с неприветливым сослуживцем, этого чувства не опроверг, а только усилил, а когда к вечеру Чукавин представил ему копии документов, Лукьянов понял, что находится на верном пути.
Поразмыслив, направился к Глинскому, сидевшему за бумагами в одном из закутков лаборатории. Молча положил перед ним накладные, договора с согласительно подписью Сергея.
– Знакомые темы? – спросил без предисловий.
С ответом Глинский медлил минуту. Затем произнес словно бы в пустоту:
– А что я мог возразить?
– Сережа! – Лукьянов положил руку ему на плечо. – Я – ваш друг. Поверьте. И из этой истории вас выпутаю. Но если вы до сих пор его служка, подпевала и хвост, тогда не говорите ничего. Сам разберусь. Да и разобрался уже. Меня интересуют детали и подтверждения соучастника, то бишь, очевидца. Как посмотреть… Если вы со мной – говорите. Еще раз подтверждаю: наказания не будет. Я постараюсь. Только я должен знать, ради чего стараться.
В глазах Глинского сталкивались тени разного рода сомнений.
– Я в курсе, в общем… – Он с силой водил растопыренными пальцами по груди, сжимая свитер. – Я знал, но он заставил меня, задавил! Все деньги получал он, он! А у меня… я не мог отказаться… Он угрожал!
– И какие фигурировали суммы?
– Об этом – ничего… Клянусь! Мы списывали материалы и изделия под проекты… Кто за проектами – не моя компетенция…