Новый год в октябре
Шрифт:
– Хорошо, – сказал Роман в сомнении. – Но это будут ровно две недели.
– Я тебе очень благодарен, дружок ты мой, – проникновенно сказал Прошин. – Ты все же благородный человек… И это чистосердечные слова. У меня еще… один разговорчик имеется, – продолжил он и замолчал, понимая, что разговорчик будет последним, Навашин пройдет мимо, исчезнув, как сотни других прохожих, но с другими–то ладно, а с этим он так и не поговорил, и поговорить не успеет, потому что разговорчик – вранье, а разговор еще не назрел, и, верно, уже не назреет. Жаль! – Сейчас я посвящу тебя в одно дело… – начал Прошин. – Оно вызовет у тебя усмешку над глупостью нашей и суетностью… В общем, тему «Анализатор» могут прикрыть. Она идет без денежных расчетов с медиками, благодаря, скажем так… попустительству директора.
– Почему бы медикам не оплатить работу?
– Да там тоже черт знает что! Денег нет! И чтобы их дали, онкологам надо убедить своих боссов. А как? Доказательств крот наплакал. Но дело в другом. Наши ребята пошли на принцип и начали делать сканирующий датчик, а там, в верхах медицинских, кое–кто… хочет многоячеечную бодягу.
– Смысл? Результат тот же, а датчик–планка дешевле.
– Видимо, там идет своя игра, – многозначительно произнес Прошин. – А как такое дело объяснишь нашим балбесам? А?!
– Все это глупо и… – поморщился Навашин раздраженно.
– От чего ты и бежишь, – сочувственно кивнул Прошин. – Я один понимаю тебя. Они, – указал на лабораторный корпус, – не поймут.
– Короче, – подвел итог Навашин. – Если не будет многоячеечного датчика, тему закроют?
– Ну да… – растерянно подтвердил Прошин. – Да. Поэтому, кроме тебя я посвятил в это дело Авдеева.
– Авдеев болен. Грипп, что ли… Просил передать.
– Угораздило! – Прошин вырвал из блокнота лист. – Понимаешь, – сказал он, засасывая «Паркером» чернила из пузырька, – Лукьянов метит в меня, не ведая, что рикошетом отлетает ему же в лоб. Но я не обидчив: старик в маразме, и ему надо прощать. И помогать. Помоги ему… ты. Поговори с Николаем, и выдайте обоснованное «нет» сканирующей системе…
Прошин писал записку Авдееву.
«Коля!
Дела твои – швах. Видишь, какая упорная сука – Лукьянов? Как выкрутиться – не представляю. Одному, без привлечения лаборатории, расчетов тебе не сделать. Надо убедить этих… повторно и более весомыми аргументами.
К делу подключаю Романа. Это башка еще та. Пришлось, правда ему подзалить ( сам разберешься что к чему), но грех мой тебе на благо.
Сочините на пару железную басню о том, что сканирующая система – бяка. Советую упирать на туманные аспекты биологической стороны вопроса. Впрочем, решайте сами. Вы же большие ученые, да? Быстрейшего тебе выздоровления.
Алексей».
– Вот, – сказал он, заклеивая конверт и передавая его Роману. – Отдашь Николаю.– Он снял очки и сжал ладонью лицо. – Рома, Рома, если бы ты знал, как мне все опротивело… как я устал!
Роман смотрел на него немигающим взглядом. В черных провалах глаз его растворялись почти незаметные, серо–фиолетовые зрачки.
– Леша, – сказал он тихо. – Я ведь не договорил… Поедем вместе, а? Там для тебя найдется и место и работа.
Прошин медленно опустил руку на стол.
– Мой поезд может задержаться? – серьезно спросил он.
– Может. – кивнул Роман. Я не тороплю тебя. Он будет стоять на приколе месяц, год, пять лет… Но советую поспешить.
– Я всегда буду помнить о нем, – сказал Алексей. – Только вот боязно мне в него сесть.
– А ты не бойся. Это твой поезд. – Навашин круто повернулся на каблуках и вышел, оставив у Прошина досадное ощущение: как от интересной книги, прочитанной не до конца и – окончательно утерянной.
Упершись лбом в кулаки, Прошин закрыл глаза. Стало невыносимо одиноко и скучно. В кабинете сонной мухой звенела тишина. Чувствуя, что не в силах находиться здесь дольше, он отправился в лабораторию. Там бушевала дискуссия о летающих тарелках: страстные речи «за», язвительные «против» и двусмысленные реплики колеблющихся. В чудеса подобного рода Прошин не верил, однако ни к ярым противникам их, ни к сторонникам, ни к усмехающейся «золотой середине», да и вообще не к кому не примкнул. Он сидел в уголке, слушал о пришельцах и грустил: «Меня бы они, что ли, с собой прихватили…»
***
Чукавин сидел на подоконнике и курил, старательно избегая тяжелого взгляда Лукьянова. Он знал, что тот терпеть не может табачного дыма, но на лестницу Паша идти не хотел, испытывая отвращение ко всяким «уголкам курильщиков», где прирастаешь к стенке и, сознавая ущербность свою, терпеливо сосешь смесь никотина и смол. В конце концов, удовольствие начинает походить на отбывание повинности, и докуренную сигарету уже с облегчением бросаешь в урну: наконец–то! День был чудесный, почти весенний. Снег на газонах лежал тяжелый и сырой, и на институтском дворике появились первые лужи, горевшие на солнце расплавленным золотом. Зима умирала на черной земле прогалин, в веселой солнечной слякоти, в молодой голубизне неба.
– Скоро… начнется, – вырвалось у Паши рассеянно. – Отрадное природы воскресенье…
– Ты… кончай смалить! – не выдержал Лукьянов. – Обнаглел! Приказ читал – в коридоре висит? Нет? Прочти. Вплоть до увольнения. Потом, кроме тебя здесь люди. Я.
– Здоровым умереть хотите, – заметил Паша, сплевывая на окурок и бросая его в корзину с бумагами.
– Так, – задумчиво прокомментировал Лукьянов. – А мы еще спрашиваем, отчего возникают пожары. Таких, как ты, надо гнать отовсюду.
– Не беспокойтесь, уйду сам, – скривился Паша. – Вопрос одной недели.
– Ух ты! – встрепенулся Лукьянов. – С чего это?
– А работа неинтересная. – Паша, нагнув голову, сосредоточенно болтал башмаком. – Аппарат наш всем до фени, все некурящие, никто рака не боится, никому ничего не надо…
– Ну, понес, – сказал Лукьянов брезгливо.
– А что, нет? – Паша спрыгнул с подоконника. – Нашу мастерскую возьмите. Мастерская лаборатории. Хе! – Он повел головой. – Одних станков сорок штук. Да каких! Черта с копытами сделают и на рога поставят. Прихожу сегодня… К начальнику. Нужен кожух для датчика. Вылупился на меня, как ерш на акулу: «Да вы что! Исключительно с разрешения Прошина. Он у меня командир. А таких ходоков, как ты – целый НИИ…» К тому же, с металлом перебои. Знаю я эти перебои, у меня там свой человек, все рассказал… Устроил себе Леша свой личный заводик. Клепает заводик, тачает, строгает и варит. Заказы для нужных людей исполняет незамедлительно. И, полагаю, за серьезные деньги. А что заводик к головной лаборатории относится, это забыто. В цеха вообще никому допуска нет.