Новый Мир - Золото небесных королей

Демидов Андрей Геннадиевич

Общий итог победы был страшным: восемнадцать воинов судовой рати Стовова, пришедшие с ним к истокам Одера были убиты, двадцать воинов уже не смогут принять принять в ближайшее время участия в походе из-за тяжёлых ран. Их придётся оставить здесь, у лодий, с частью легко раненных для ухода за ними до времени возвращения домой. Всё это уменьшало силу рати на одну пятую. Горше всего было осознавать, что это произошло не в результате нужного напряжения сил, связанного с добычей и удержанием, или с доставкой на родину сокровищ, а в бою из-за случайностей страны, где идёт смертельная война всех против всех. Всем было очевидно, что небольшой аварский отряд шёл без охранения и разведки, без воевод и лёковолружённых воинов не сам по себе, а в связи с какой-то общей задаче, поставленной ему ханом и его военачальники, а неожиданно встреченное воинство Стовова, они приняли за своих врагов франков или баваров, при том, что рыжебородые,

голубоглазые викинги со своей северогерманской речью и вооружением были от них слабо отличимы. Кривичи, бурундеи и сребляне тоже мало отличались от знакомых им полян, слезцев, моравов, хорватов и сербов. Разве что полтески своим степным видом и манерой вести бой могли вызвать у них изумление, но и переход угров, печенегов и других скифо подобных отрядов на службу ко многим племенам, князьям и старейшинам тоже не были такой уж редкостью. Византийский император вообще не имел войск не из наёмников, в том числе угров, армян, алан и печенегов. Предшествовавшее любому бою выяснения кто есть кто, перебранка, даже поединок самых сильных воинов или вождей, не могли произойти из-за особенностей места - узкой тропы в зарослях, скрытой для обзора с реки, и для обзора реки с неё. Рагдай, Ацур, Эйнар, Ладри, Ясельда, оказавшиеся там перед началом сражения, и явившиеся, как бы, его причиной, не являлись таковыми ни для кого. В конечном итоге судьбой всех людей распоряжались боги всех видов, силы, названий и местопребывания. И если они кого-то и выбирали орудиями осуществления своей воли, то от орудия это зависело в меньшей степени. Жаловаться на Стовова, разговаривающего от имени всех с богами и духами предков, тоже ни у кого не возникало причин. Товарищи погибли и многие были покалечены, но это не стало разгромом с поголовным истреблением или захватом в рабство. Наоборот, была победа, и более пятидесяти трупов врагов лежали вокруг, на тропе и в лесу. Несколько тел унесло течением. Раненых и сдавшихся в плен врагов, а таких насчитывалось более сорока, убили одного за другим, разбивая им головы палицей, или снося с плеч топорами и секирами стребляне с согласия князя, и несмотря на возражения Рагдая. Кроме возможности узнать о происходящем вокруг из уст аваров, их можно было удерживать как заложников, в случае появления их главных сил. Полтески отнеслись к этой возможности с недоверием, потому, что никакой хан не откроет своим воином правды и смысла, а сами воины-степняки не отличались постыдным любопытством. А заложники вообще никогда не останавливали авар и угров от нападения. Воля богов и путешествие в страну мёртвых ими воспринимались ещё более ественно. Таким образом стребляне безжалостно убили всех. Некоторым пленным для своей потехи, перед обезглавливанием они рубили руки и ноги, похвалялись силой и удальством друг перед другом. Ряды окровавленных, обезглавленных тел, лишенных конечности, отрубленные головы с косицами, обритыми макушками, насаженные на копья и ветви вдоль берега, разбросанные кругом руки и ноги, которые уже начали растаскивать вороны и лисицы, вызывало ужас и отвращение у викингов и кривичей. Даже видавшие многое полтески ушли на время резни с берега. Служанок и княжён решено было не пускать туда, особенно маленькую Орису. Ладри наоборот было велено Ацуром смотреть, и мальчик, бледный, смотрел на противоестественное избиение пленных и раненых, ещё недавно бывших его мучителями. Он старался держать глаза открытыми, но льющиеся потоками слёзы заставляли его часто моргать, и делали всё размытым и нечётким.

Грек Пётр, оставив утешения княжён и решивший послужить Иисусу Христу в деле обретения спасённых душ, взял в кулак свой оловянный крест, и вышел перед к несчастным, связанным, глядящим отрешённо перед собой. Он обратился к ним с взволнованной речью на греческом языке, не возымевшей, впрочем, никакого действия. Князь смотрел за этим происшествием от своей палатки, снимая доспехи, переодеваясь, умываясь водой из ковша, носимой ему худощавым Мышецом.

– И примет вас Господь в объятия свои как детей своих, и заключит в объятия, простит прегрешения ваши и заблуждения языческих дней, ибо не правил но жили вы в заблуждениях ваших и грехах смертных, а теперь...
– почти пел Пётр, поднося крест для поцелуя поочерёдно всем пленным, хоть и безрезультатно, - и крещения приняв как утешение, возликуйте, станьте братьями во Христе, почувствовав избавление от тягости тьмы веры ложной!

Не дождавшись конца проповеди, один из стреблян, длиноволинноволосый воин с серьгой в ухе, вполне добродушной внешности, размахнулся и ударом дубовой палицы разбил голову ближайшему к монаху пленному.

Кровь и мозг обрызгали лицо руки Петра. Он задохнулся на полуслове и только стон ужаса вырвался из его рта. Стоящий на коленях рядом с падающим телом, авар, поднял на грека ясный печальный взгляд, похожий на взгляд умирающих неподалёку лошадей, и вдруг улыбнулся белозубой улыбкой, глядя на смешного церковника. Следующим ударом он тоже был убит среблянином, но тело его ещё некоторое время трепетало и дрожало перед тем, как затихнуть вовсе.

– Лошадям сейчас уход нужен и корм, а они потом великую службу нам сослужат, разорвись спина!
– сказал князь, оторвавшись от этого зрелища и садясь на сундук у шатра на опушке, - они такие красивые, как души богов!

– Да уж, - согласился Мышец принимая у князя расшитый рушник и откладывая ковш, - чего, нога болит?

– А людишки добычу будут требовать, а потом предадут и сбегут к здешним пышногрудым хорваткам, под подолом у них шарить и на сеновале жить припеваючи, - мотнув отрицательно головой, князь стал смотреть, как его нового гнедого жеребца уже раздевшийся до портов Полукорм ведёт в реку и начинает пучком травы смывать с него грязь и пот, - а кони... поворачивают головы на всплеск, - и после этого он запел тихо и глухо, -

А кони поворачивают головы на всплеск,

А за туманом нет реки - обрыв и прорва!

И с небом там смыкается огромный древний лес,

Наверное за ним прибежище для мёртвых...

– Кому они нужны тут, наши кособрюхие?
– с сомнением произнес Семик, который вместе с Торопом в это время разравнивали на куске дерюжной ткани драгоценности снятые с аварских воинов, и было видно, что руки его дрожат от недавнего напряжения, - тут своих хватает бородатых.

К шатру, расположенному вполне уже открыто, ибо скрыть от торговцев и от местных жителей своё присутствие после сражения, весть о котором тут-же распространилась по окрестностям, не было смысла, подошёл один из кривичей и положил свёрток с драгоценными вещами, снятыми с убитых и вынутых их сумок. Несколько моравов почтенного возраста, будто седые бороды могли служить оправдание их свободного нахождения среди воинов, недавно вышедших из битвы и собирающих свою добычу, бродили от отдного убитого к другому и подолгу обшарили каждого. Они снимали с них одежду, обувь, всё, вплоть до ремешков вплетённых в косицы, всё, что было оставлено победителями, но имело хоть какую-то ценность. Их повозки, запряжённые волами стояли на другом берегу Одера, и при них находились маленькие дети и подростки, укладывающие и разбирающие снятую одежду, обувь и другие вещи.

– Ну вот, хоть не зря животы свои сложили!
– оглядывая богатство, сказал удовлетворенно Тороп, шамкая разбитой от неосторожного движения собственного щита, губой, - дели, князь, добычу.

Стогову предстояло разделить между дружинами груду золотых, серебряных, янтарных, стеклянных, костяных и бронзовых украшений и вещей. Здесь были десятки колец, перстней, браслетов, самоцветных камней, нашейных гривен с подвесками и без, монет, гирек, бус, чаш, блюд, цепей и цепочек, амулетов, гребней, застёжек, пуговиц, пряжек, блях, зеркалец, писал и множество других мелких повседневных вещей и украшений, христианские кресты и разных языческих божков.

– Думаешь, стребляне всё отдали?
– добавил Тороп, косо поглядывая на Орю Стреблянина, стоящего по другую сторону добычи вместе с Вольгой, Мечеком и Эйнаром.

– Иди и проверь, - с усмешкой ответил Оря, похожий в своей окровавленной шкуре на дух подземного царства мёртвых, - а склавяне положили сюда добытое? Или только за чужими спинами горазды прятаться?

– Ты чего сказал, подумал, голодранец лесной?
– перестав звякать драгоценностями в руках, спросил Семик, поднимаясь с корточек и меря стреблянина ненавидящим взглядом, - забыл, как пощады просил на Аузе.

– Мы не лесные, мы хлеб сеем и скот пасём, - не собираясь, по видимому останавливать начинающуюся ссору, ответил Оря, - вы наш мёд отбираете и воск, пушнину и зерно. А сами кроме грабежа можете чего-нибудь?

– Все устали, - сказал Рагдай, подходя к шатру Стовова со стороны лодий, - давайте хоть сейчас без драки обойдёмся.

– Ну, что там Ясельда, всё так-же убивается по конунгу?
– глядя исподлобья на кудесника спросил князь, - плачет, стенает?

– Она сидит над его телом с той поры, как его принесли с поля боя, - вместо Рагдая ответил Тороп, - прямо любовь!

– Нет, всё-таки я сделаю её своей наложницей, - сказал князь, начиная уверенно раскладывать предметы, деля их на глаз на пять частей, учитывая одновременно и вес и ценность, - я возьму пятую часть добычи, обычную свою долю.

– Водополк Тёмный не простит этого, лучше всех новгородцев перебить, чем такое...
– с сомнением сказал Семик, - вот если бы мы сначала самого Водополка убили, вот тогда можно!

– Поди его убей!
– с обидой в голосе сказал князь, - у него одних викингов наёмных - сто бородатых, да по варангам народу тьма сидит, и если он всю эту русь свою рассыпчатую соберёт и на лодки да плоты посадит летом, то от Тёмной земли одно пепелище останется...