Новый мир. Книга 3: Пробуждение
Шрифт:
Роберту было уже шестьдесят пять. Он не занимал никаких официальных постов, окончательно став пенсионером. Но, судя по фотографиям и информации из социальных сетей, выглядел довольно бодрым. По фото я смог заключить, что мой бывший опекун увлекался яхтингом, рыболовлей, большим теннисом и игрой гольф, живя на солидной вилле в заново отстроенной «деревне миллионеров» в Марабу, куда он вернулся после окончания войны. Его сын Дэвид с женой имели четырехлетнюю дочь Софию, зачатую согласно закону. Ребенок выглядел жизнерадостным и беззаботным, каким могут быть здоровые дети, живущие в состоятельных семьях и окруженные большой заботой. На многих фотографиях девочка была запечатлена вместе с дедушкой и
«М-да, Роберт», — подумал я. — «Ты создал вокруг себя действительно райское местечко. Ты всегда оберегал свою тихую гавань от злых ветров. Но никто больше, кроме этих людей, не стоил в твоих глазах ни пенни. Всю свою жизнь ты шел по трупам, плел интриги, лгал и играл человеческими судьбами. Такие, как я, мой отец, Клаудия — мы были лишь пешками в твоей игре. Ты пригревал нас и прикармливал, словно дворняг, когда мы были тебе нужны. Твое добродушие было лицемерным и недолговечным. У тебя никогда не екало сердце и не дрожала рука, когда кем-то из твоих «питомцев» приходило время жертвовать».
Я не был настолько наивен, чтобы полагать, что Ленц, при реальном занимаемом им положении, не знает о моей судьбе и не способен помочь. Он не считал нужным этого делать. Скорее всего, за этим стоит даже нечто большее, чем просто безразличие. Теперь казалось практически несомненным, что он был причастен к интригам, которые велись вокруг меня, с самого начала. Он лгал, что не знаком с Чхоном. Нет, он действовал с ним заодно. Вероятно, именно Ленц в далеком 60-ом предложил моим родителям заключить «сделку с дьяволом», согласившись на генную модификацию своего еще не рожденного сына в обмен на его душу. А в 89-ом он помог Чхону заманить меня в «Железный Легион», так как считал, что именно там мне и место — выродку, созданному за деньги корпораций и им же и принадлежащему. Он прекрасно знал, что такое «Железный Легион» и что мне там предстоит. Но он не забивал этим голову и вычеркнул меня из списка своих проектов, не сомневаясь, что я не переживу той судьбы, которую уготовил мне Чхон. Лишь моя глупость и доверчивость не позволяли мне разглядеть истинные намерения этого человека и заставляли принимать его якобы участие ко мне за чистую монету.
«Интересно, что бы ты сказал мне, Роберт, если бы увидел сейчас меня? Вернее, то, что от меня осталось?» — подумал я, с ненавистью глядя на его фотографию. — «О, я знаю. Ты, как всегда, начал бы лгать. О, ты просто мастерски лжешь, это настоящий талант. Как же долго тебе удавалось делать из меня идиота! Но ты дьявольски умен. И ты понимаешь, что я больше не куплюсь на твою ложь. Поэтому не станешь и пробовать. Да и зачем? Я ведь отработанный материал. Можно забыть обо мне и наслаждаться райской жизнью на пенсии. Может быть, где-то в соседнем особняке живет и сам Чхон. Может, вы с ним, два закадычных дружка, любите иногда сыграть партейку-другую в шахматы. Как вы всю жизнь играли настоящими, живыми фигурами…».
— Димитрис, пора на процедуры! — голос Ульрики, вошедшей в палату, отвлек меня от рассматривания фотографий и я тут только заметил, что пальцы сжались с такой силой, что скомкали изображение Роберта с его счастливой семьей. — Надеюсь, с твоими друзьями, о которых ты спрашивал доктора, все в порядке?
— О, да, Ульрика. Мои «друзья» в полном порядке, — прошептал я, отбросив комок бумаги от себя прочь.
§ 47
Видя,
Он расспрашивал меня о моих любимых фильмах, музыке, играх, что я люблю есть на завтрак, а что на ужин, какое время года я предпочитаю и какую погоду, а также еще множество столь же общих и невинных вопросов, отвечая на которые мне не приходилось прямо выдавать важные факты своей темной биографии.
Так же охотно врач рассказывал о себе: о своей жене, о сыновьях, коллегах, о том, как он любит париться в русской бане, о своей коллекции старых моделей автомобилей, о любимой команде по крикету, об Интернет-магазине электроники, которым владеет его племянник.
— Знаешь что, Димитрис, — с улыбкой мечтателя рассказал врач в среду на той же неделе, подходя к окну в углу палаты и теребя пальцем светлые жалюзи, сквозь которые в палату падали лучики света. — В один прекрасный день ты встанешь на ноги, сможешь подойти сюда, и увидеть то, что вижу я.
Приподняв секцию жалюзи, он радостно вздохнул и продолжил:
— Из окна твоей палаты, между прочим, просто замечательный вид! Стокгольм — самый красивый из оставшихся городов на Земле. В этом я тебя уверяю. Здесь всегда свежо и солнечно. Наш город стали называть «городом институтов» — здесь их больше тридцати. Каждый день по улицам гуляют студенты — молодые, веселые. Большинство наших улиц засажена елями и пихтами, это настоящие гиганты. Весь год они стоят, отбрасывая на улицы тень своих пышных ветвей, и источают изумительный аромат хвои. В прохладном теньке стоит множество деревянных лавочек, и повсюду журчат фонтаны. Нигде нет столько фонтанов, как в Стокгольме, уж ты мне поверь. Подумай только — тебе достаточно пройти всего несколько шагов, чтобы насладиться этим великолепным зрелищем…
— Вы не хуже меня знаете, что я не смогу сделать эти «несколько шагов», — пробурчал я, поглядев на то, что осталось от моей ноги.
— У тебя там настоящая искусственно выращенная коленная чашечка, Димитрис, которая стоит пятьсот тысяч фунтов, — категорически не согласился со мной Перельман. — Большая часть больных о такой только мечтает. Она приживется и разработается. Но для этого ты должен приложить усилия.
— Если хотите, чтобы я увидел Стокгольм — лучше покажите мне о нем фильм, док. А еще лучше — подключите к «виртуалке» и устройте там экскурсию. Я бы не отказался…
— Ну уж нет, — строго покачал головой врач. — В этом вопросе даже не жди, что я пойду на уступки. Тебе сейчас тяжело, я знаю. И велик соблазн спрятаться от реальных проблем в выдуманном мире. Но это — не выход. Так что этого мы не допустим. Я разрешу тебе лишь слушать музыку не более получаса в день. И не более часа читать выбранные статьи, которые Ульрика будет приносить тебе распечатанными крупным шрифтом на бумаге. А если захочешь увидеть что-то интересное за окном — встань и посмотри.
Я не злился на него. Понимал, что такова хитрая реабилитационная программа, направленная, в конечном итоге, на мое же благо. После разговора с доктором, прикрывая глаза, я буду представлять себе картины, которые он описывал. Посмотреть в это окно станет моей навязчивой идеей. По ночам мне будет сниться, как я поднимаюсь с койки и напряженно ковыляю навстречу солнечным зайчикам, проникающим в палату сквозь приоткрытые жалюзи. И эти переживания подхлестнут мой организм бороться.
— Что ж, будем пробовать, — прошептал я.