Ну и что, что тролль

Кузиманза Д. Д.

– Ты слишком много думаешь и чувствуешь, это мешает тебе нормально жить, – сказал однажды.

– И что? Как я могу измениться? Я должна удалить кусок своего сердца или души?

– Не знаю, но тебе не помешает больше радоваться тому, что ты имеешь.

– Но я радуюсь каждому дня, радуют мне пустяки, на которые многие не обращают внимания.

"А этот сон – радость, и не пробуй меня изменить!" – добавила я мысленно.

Теперь во сне я вижу Маркуса. 7 Мартина постучала. Готфрид понял, кто за дверью, по силе ударов.

А вот шагов не слышал: надо же, такая туша, а словно крадущийся зверь идет. Хотел поклониться госпоже хозяйке, но та отмахнулась:

– Мы свои люди, а дело важное!

Управляющий вопросительно взглянул на Беззащитную Сиротку, и та объяснила:

– Ты говорил, что этот Айвен – могучий маг. И я подумала, что если?..

– Если мы свои, то позволь тебя перебить. Я не говорил, что Айвен – могучий маг.

– Но…

– Ни тебе и никому другому.

– Но…

– Ничего подобного я не говорил, хотя уверен в этом. И ты уверена. И леди Элизабет. И Мартин, твой муж. И Ингигерда.

– Но-о-о! – мощный вопль Мартины заглушил голос Готфрида, и тот с улыбкой умолк.

Беззащитная Сиротка нервно мяла в руках платок:

– Но если никто мне об этом не говорил, то почему я это знаю и уверена?

– Не знаю. Не знаю, почему я так суетился и суечусь вокруг него. Не знаю даже, почему считаю его моим другом.

– Так может быть, это от его чар? – Мартина оживилась. – Он нас заколдовал, чтобы мы ему угождали. Но я согласна заботиться о нем и сама по себе, только бы выполнил мое желание! А ты?

– Я тоже. Чего не скажешь о леди Элизабет.

– Странно, за что ей ненавидеть Айвена? Такого доброго и симпатичного мужа!

– Гм, – помялся Готфрид. – Видишь ли, есть у меня мысль. Если Айвен мог внушить нам, что мы его любим, то и с леди Элизабет могло произойти то же самое.

– Но чем плохо любить такого мужа? Потому, что он не лорд? Уж эти высокородные задаваки!

– Мартина, мне кажется, но учти, только кажется.

– Да говори же, в чем дело?

– Видишь ли, если он мог внушить мне,что я его друг, то леди Элизабет мог внушить, что она его жена.

– Да не поверю! Он честный человек – по лицу видно.

– Не возражаю. Но до сих пор мы с тобой не слишком доверяли внешности окружающих. В отличие от Мартина. А тут вдруг размякли.

– Ой!!! – вырвалось громогласно из могучей груди Мартины. – Она не жена ему и вдруг это поняла! Как и мы – да?

– Не знаю, но все указывает.

– Нет, Готфрид, не верю я в его бесчестность. Если он и заколдовал ее, то с добрыми намерениями.

– С добрыми? С какими, кроме тех, которые, как говорится, лежат на поверхности?

– Ладно, сейчас мне важнее, чтобы он исполнил мое желание. Ведь через несколько дней он может превратиться в тролля, и неизвестно, останется ли у него прежняя магическая мощь.

– Никогда не слышал, чтобы какой-то маг превратился в тролля, даже побывав в тех проклятых местах, – пожал плечами Готфрид.

– Это верно, но он может отправиться к ведьме из черной башни, чтобы она убрала рисунок с его ладони. И уж если она превратит его в нетопыря, то как же он сможет колдовать? Нна всякий случай я попрошу его выполнить мое желание завтра же! Меня пугает только одно. До сих пор Айвен не сделал ничего магического. Он ведет себя, как самый обычный человек! Я заглянула в его комнату, а он спит.

– Ну и что? Все спят, и маги тоже.

– Но у него был такой, знаешь, трогательный вид. Он улыбался во сне. Совсем как Мартин, когда был мальчишкой!

– Но ведь и я когда-то был мальчишкой. Я же человек.

Мартина обернулась и покраснела, как пион, глядя на Айвена.

– Человек, –

покивал Готфрид. – Человек – это такое странное существо. Он абсолютно уверен в своем величии и непогрешимости. А сам даже не замечает, что вокруг него разыгрывается извечная война зла с добром.

* * * Некоторые люди утверждают, что управляет нами некая энигматическая сила, которая нас мелочно и постоянно опекает. Другие возражают им, что ничего загадочного в человеческом поведении нет. А ведем мы себя так, как нам не нравится потому, что так вели себя наши родственники-предки. Но что же на самом деле? Кто мы и что есть наши поступки? И почему мы так увлеченно раскачиваемся на качелях добра и зла, правды и лжи, прямодушия и лицемерия и позволяем каруселям наших дней кружить себе головы? О, это тайна, над которой задумывается каждый из нас. Особенно, когда неспокойно на сердце. Как-то утром я сидел в моей полной роскошного беспорядка квартире в утомленном жизнью кресле. Из-за его злобно-пружинной старости мне пришлось подложить под себя целых две подушки! Я смотрел в окно и, как обычно, пережевывал романтически-прагматическую моральную дилемму. В окно приветливо постукивал дождик, но у меня не было никакой охоты выяснять, притворялся ли он таким же теплым и душистым, как привыкли его описывать поэты, или норовил прожечь мою новую ветровку. Романтически-прагматическая дилемма не совсем была на тему "Неужели меня хотят окольцевать?!", но явно уклонялась в ту сторону, то есть, грызла меня здоровенная экзистенциональная хандра. Трудно сказать, пытался ли я отыскать за мокнущими стеклами сущность сущего. Увы! я самый нелогичный тип в нашем ужасающе логичном мире. Впрочем, что-то меня не туда занесло с объяснениями, ведь логика (с математической точки зрения) наука точная, а я обычно неточный, растрепанный, если только понимаете, что пытаюсь сказать. Как всегда лень и плохое настроение заполняли комнату, словно клей. Или мед. Если рассматривать в перспективе, то мед – не самое худшее, с чем я встретился тогда. Тем более, экзистенциональный мед. С щепоткой безнадежного юмора. А настроение было паршивое, какая-то война внутри. Я глубоко вздохнул и закрыл глаза. Спать, спать, спать! А зачем спать? Даже хлопнул себя по лбу от злости: "Опять непременные вопросы и переливание из пустого в порожнее!" И вот тут-то очаровательно-бархатный голосок мне и сказал:

– Ты должен успокоиться и задуматься над тем, что делаешь и почему?

Я не сразу открыл глаза. В квартире не было никого, а значит, голосок мне приснился, уже сплю. Но решил оглядеться, вдруг во сне со мной разговаривает мой пес. Говорил не пес, которого у меня, между прочим, нет. На подлокотнике кресла возле моей ладони сидел большущий полосато-коричневый шмель и добродушно улыбался. Улыбался моим лицом, между прочим.

Я сглотнул слюну и кивнул. Ясное дело, пришло ко мне во сне мое лучшее "я", чтобы довести меня до ума и возвратить моей душе внутренний покой. Недаром шмель полосат не по-шмелиному – поперек, а по-странному – вдоль.

– И что я должен делать? – прошептал я.

– Не нервничай, – сказал мой полосатый гость.

– Легко сказать! Ты вот улетишь, а я проснусь и останусь со всеми своими проблемами.

– Наоборот, твои неприятности – и мои тоже. В моих интересах тебе помочь!

– Неприятности – это ко мне! – сказал, попыхивая трубочкой, шмель приятного стального цвета с трехдневной щетиной на подбородке моего лица. – Ну, что с тобой? Дать прикурить? У меня есть две запасные трубки.

– Ну, вечно ты встрянешь, – мягко пожурил его полосатый шмель. – Собьешь бедного с толку.