"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
Нюрнбергских законов жене и мужу пришлось бы развестись, и это стало решающим мотивом для выезда в
СССР (Макс Карлинский, Курт Лоцкат). Были и те, кто бежал из Германии только потому, что связь с
арийкой рассматривалась в Третьем рейхе как уголовное преступление".
Соломон Урих, родившийся в Берлине, но имевший польское подданство, в октябре 1938 г. был
насильственно выслан из Германии в Польшу. Согласно его показаниям, высылка проходила следующим
образом: «Гестапо и представители "СС"
обыскав. Оставили денег до
99 См. очерк о Гансе Лакее в третьей части книги.
52
10 марок. У меня лично ничего не отобрали. Я заранее знал и взял с собой ровно 10 марок и 50 пфеннигов
копеек. В момент, когда переводили через польскую границу, я был не один, а было примерно триста-
четыреста человек. Все были только евреи. После того как мы перешли польскую границу, вернее, прошли
нейтральную зону метров сто, то были встречены польской пограничной охраной, которая нас не принимала
и заставила вернуться опять в Германию. Но вернуться никто не пожелал и остались на границе, так как у
всех были польские паспорта. Пробыв на границе семь часов, польская пограничная охрана всех завела в
помещение школы. Затем прибыла польская полиция, всех обыскала, проверила паспорта, поставила каждо-
му в паспорт штамп 29 октября 1938 г.».
Интересна дальнейшая судьба Уриха — он проживал во Львове и после раздела Польши был призван в ряды
Красной Армии. В 1943 г. он был арестован по политической статье, так как резко отвечал на нападки своих
товарищей по службе. «В СССР так развит антисемитизм, что даже в фашистской Германии антисемитизм
куда слабее», — это свое высказывание Урих подтвердил в ходе следствия, получив за него 8 лет лагерей.
Естественно, антисемитские настроения в советском обществе 30-х гг. не возникали на пустом месте, они
имели глубокие корни. Массовые аресты по национальному признаку напоминали людям старшего
поколения о еврейских погромах рубежа веков. В одном из писем Георгию Димитрову простая рабочая
нарисовала яркую картину рецидива национального психоза: «Неделю назад, на прошлой пятидневке,
приходит мой мальчик из школы и говорит, что все мальчики готовятся на погром и будут бить все другие
нации, поляков, латышей, немцев, потому что ихние все родители шпионы. Когда я допытывала, кто это так
говорил, он говорит, что у одного мальчика брат комсомолец и работает в НКВД и сказал, что будут скоро
судить всех заграничных шпионов, кто жил в Москве, а их семей и детей в школах будут избивать как при
царе жидов»100.
В случае ареста, в заявлениях на этапе следствия и
этническими немцами, а преследуемым в Германии национальным меньшинством. Кто-то потом с
сожалением признавался, что записался при выдаче советского паспорта немцем, так как лучше говорил на
этом языке, чем на идиш. Однако еврейская самоидентификация и преследования в Третьем
100 Письмо М. И.Семеновой Георгию Димитрову от 10 мая 1938 г. (Дель О. Указ. соч. С. 90).
53
рейхе по расовому признаку не рассматривалась органами госбезопасности как смягчающее обстоятельство, они ни разу не упоминаются в обвинительных заключениях.
Впрочем, в АСД не зафиксировано и явных проявлений антисемитизма или злорадства со стороны
следователей. Выполняя поставленную задачу, они чувствовали себя «государственниками», стоящими выше
симпатий и антипатий, и искали любую зацепку для максимально жесткого приговора. В случае с евреями
это было социальное происхождение («из семьи богатого торговца»), письменная связь с заграницей (многие
еврейские семьи были разбросаны по всему миру) и, конечно, антисоветские анекдоты (неизвестно, на каком
языке они рассказывались). Действительность, какая бы она ни была, приводилась к привычной
марксистской схеме. Тот же Урих был вынужден пояснить, что тех, «у кого были магазины, фабрики, фермы, германские власти считали ценными евреями и никогда не трогали».
Иногда любопытство работников НКВД принимало навязчивые формы. «Почему ваш половой орган
подвержен изменениям согласно еврейским обычаям?» — неоднократно в ходе допросов спрашивали
немецкого политэмигранта, не являвшегося евреем (по понятным причинам мы не называем его фамилию).
Его ответы, что он хотел выглядеть евреем в глазах семьи своей жены, следователей не удовлетворяли. В
конце концов и обвиняемый, увидев в этом один из принципиальных пунктов обвинения, написал
собственноручное покаяние, признав, что «как коммунист я не должен был этого делать».
КПГ также не делала скидок на национальный вопрос — коммунисты-евреи, прибывшие в СССР без
разрешения партийного руководства, рассматривались как дезертиры с фронта классовой борьбы и получали
партийные взыскания. Зигфрид Гумбель, член КПГ с 1925 г., был активным участником агитгруппы
«Красный рупор» (Das Rote Sprechrohr), она исполняла написанные им песни. После 1933 г. он сохранил у
себя часть архива творческого коллектива. При попытке перевести архив в Голландию документы попали в
руки гестапо, и Гумбель был вынужден бежать. Он прибыл в СССР в качестве «интуриста» и сразу же