Нутро любого человека

Бойд Уильям

Затем Джон объяснил, что они, все четверо, входят в состав подразделения СКП, именуемого «Рабочая группа – Коммуникации». Что значит, «рабочая группа»? – спросил я. Кружок, ячейка, кадровый состав, ответил он. Здесь, на Напье-стрит, они издают еженедельную малоформатную – 6-8 полос – газету, которая называется «Ситуация». Продажа этой газеты составляет один из главных источников доходов СКП. И им нужны люди, которые продавали бы газету на улицах. 10 процентов выручки идет продавцу – интересует меня такая работа? А что вы делаете с остальными деньгами? –спросил я.

«Это, вообще говоря, не ваше дело», – ответил Джон. По-настоящему красивый парень –

густые темные брови над оливково-зелеными глазами. «Давайте выразимся так, – сказал он, – то, чем мы занимаемся, это «вмешательство». Столкнувшись с состоянием дел, которого мы не одобряем, мы определенным образом вмешиваемся, – поддерживая забастовку, разоблачая фашистскую ложь, помогая деньгами какому-нибудь доброму делу. Вмешательство может принимать разные формы. Мы проводим демонстрации, протестуем, помогаем попранным и обманутым. Все это требует денег, вот мы и зарабатываем их продажей нашей газеты». У него были мягкие интонации образованного человека, произнося эти слова, он пальцами показал Роут, что ему нужна сигарета, и та немедля принялась рыться в карманах, отыскивая ее. Джон сунул сигарету в рот, и я погадал, в чьи обязанности – Браунвелл или Халлидея – входит подносить ему спичку, однако минуту-другую спустя Джон раскурил ее самостоятельно.

Я сказал, что работа меня интересует, и услышал просьбу обождать снаружи.

Я стоял в вестибюле, вслушиваясь в шаги и голоса наверху, скоро оттуда спустились двое мужчин, прошествовавших мимо меня к парадной двери и вышедших, не оглянувшись. Один из них был арабом. Минут через десять меня позвали обратно. У Браунвелл вид был надутый, недружелюбный, подозреваю, она проголосовала против меня.

– Добро пожаловать в СКП, – сказал Джон и вручил мне пачку в сотню газет.

Среда, 2 марта

Утренняя почта принесла сегодня известие, по-настоящему меня потрясшее, – умер Бен. Сандрин пишет, что конец его был, по счастью, быстрым. В одной из синагог Парижа состоится скромная церемония, Сандрин очень надеется, что я смогу приехать. Написал ей, отговорившись неладами со здоровьем.

Слово «синагога» заставило меня задуматься, напомнив после всех этих лет безразличия, что Бен был евреем. Английским евреем, который ухитрился прожить почти всю свою взрослую жизнь за пределами Англии. Не оказался ли Бен самым мудрым из нас троих?

Что я могу сказать? Бен был на три месяца моложе меня – мой самый старый, самый истинный, я полагаю, друг, – хотя с ходом времени мы с ним виделись все реже и реже. После разрыва с Морисом между нами возникла некоторая напряженность. Да и Сандрин, что только естественно, приняла версию событий, принадлежавшую ее сыну. Бен не желал разногласий с женой – и потому самое простое решение состояло в том, чтобы держать Маунтстюарта на расстоянии. И все-таки, Бен пришел мне на помощь после смерти Фрейи, и тот же Бен дал мне возможность обосноваться в Нью-Йорке. Без этой решающей поддержки жизнь мою и вообразить-то невозможно, – однако благодарность мою он упорно отвергал. Никогда не забывай о картинах, которые ты привез из Испании, говорил он. Они оказались для нас обоих ключом к будущему. Когда всматриваешься в прошлое, зрение твое всегда снова становится нормальным, и в перспективе начинает казаться – причудливо, нелепо, – что и Бену Липингу и Логану Маунтстюарту удалось продержаться в этом мире благодаря испанскому анархисту из Барселоны 1937 года. Может быть, так оно все и устроено? Может быть, в этом и кроется истина относительно игр, которые ведет с

нами жизнь?

Суббота, 26 марта

Говорю это не без некоторой гордыни, но за время, на редкость короткое, я утвердился в положении лучшего продавца газеты СКП. На прошлой неделе продал 323 экземпляра – 64,6 фунта; 10 процентов этой суммы причитаются мне – теоретически, поскольку Джон был не до конца честен: ставка составляет 10 процентов, однако итоговая сумма не может превышать 5 фунтов, так что я лишен стимулов продавать все больше и больше. Быть может, если бы дух предпринимательства пылал в Джоне поярче, он позволил бы мне продавать столько газет, сколько я смогу, и соответственно, наживать барыши. Вот только нравственные принципы СКП этого не дозволяют.

В конце каждой недели продавцы сходятся на Напье-стрит и получают заработанное. Некоторых из нас приглашают остаться и выпить в поистине кошмарном стокуэллском пабе под названием «Боксер». Через улицу от него находится паб куда лучший – «Герцог Кембриджский», – однако Джон из принципа не желает оказывать финансовую поддержку заведениям, в наименованиях которых присутствует нечто королевское или аристократическое. «Со стороны пивоваров это акт низкопоклонства, – говорит он, – с какой стати я должен участвовать в нем? Почему-то ни один пьянчуга никогда не выбирает название паба, в который он захаживает, чтобы спускать свои деньги». Тут он прав, я полагаю.

Вчера меня во второй раз пригласили посетить «Боксер» в компании «Рабочей группы (Коммуникации)» СКП. Присутствовал обычный квартет: Джон, Роут, Браунвелл и Халлидей – однако на сей раз к ним присоединился немец, которого представили как Рейнхарда. Роут – ее зовут Анной, – открыта и дружелюбна; Браунвелл (Тина) немногословна и сдержана; Халлидей (Ян) все больше помалкивает – он питает восторженное уважение к Джону. Интересно, что «Джон» это не фамилия. Полное его имя – Джон Вивиан, однако он явно не хочет, чтобы соратники называли его Вивианом. Я неизменно остаюсь Маунтстюартом – хотя вчера Анна и поинтересовалась моим именем. Очень оно смахивает на закрытую школу – обращение по фамилиям. Надо бы постараться расшатать это их обыкновение.

[ПОЗДНЕЙШАЯ ВСТАВКА. Название СКП было избранно как непосредственный hommage[211] немецкой радикальной левой группе, основанной в 1970 году в Гейдельбергском университете доктором Вольфгангом Губером. В 1971-м Губер связал СКП с террористической группой Баадер-Майнхоф. Джон Вивиан хорошо знал Губера и, когда того арестовали и посадили в тюрьму, организовал в знак солидарности с ним английское отделение СКП (концепция «рабочих групп» целиком принадлежала Губеру). Вивиан поддерживал тесные контакты с немецкими радикалами – немцы нередко останавливались на Напье-стрит, но мне так ни разу и не удалось выяснить кто они.

В конце шестидесятых Вивиан изучал в Кембридже философию, а в 1968-м был арестован полицией во время печально известной демонстрации протеста у кембриджского отеля «Гардн-Хауз», но затем выпущен под поручительство. Шок, пережитый им во время этого эпизода, сдвинул Вивиана в сторону революционно настроенных левых (он всегда подчеркивал свои близкие связи с «Бригадой рассерженных», просуществовавшей недолгое время городской террористической ячейкой начала семидесятых). Вивиан оставил Кембридж, не завершив учебы, и отправился сначала в Париж, а оттуда в Гейдельберг, где и попал под мессианское влияние Губера. Когда мы познакомились, ему был тридцать один год.]