Нутро любого человека

Бойд Уильям

А по поводу встречи с Вивианом я никаких опасений не питал. Я намеревался сказать ему, что Юрген всучил мне чемодан, набитый старыми газетами. Ко времени, когда я проникся подозрениями, вскрыл замки и увидел что там внутри, Юрген был уже далеко. Что мне еще оставалось, как не вернуться домой? Я готов был и дальше прикидываться простачком: а что там должно было лежать, Джон? Наркотики? Мне действительно интересно было услышать, что он ответит, однако до этого так и не дошло: едва я сошел в Дувре с парома, как был арестован двумя офицерами Специальной службы и доставлен в армейский госпиталь, стоящий невдалеке от галереи Тейт, – в нем меня целых два часа допрашивал молодой, энергичный и напористый детектив по фамилии Дикин.

Я рассказал

Дикину, почему вступил в СКП и чем в нем занимался. Сказал, что возвращаюсь домой после короткого отдыха в Европе – у меня там собственность, надо было ее осмотреть. Вы с кем-нибудь встречались во время вашей поездки? – спросил Дикин. Когда путешествуешь один, с кем только ни встречаешься, ответил я. И прибавив, для порядка, что во время войны я был коммандером ВМС и служил в Отделе морской разведки, поинтересовался, что, собственно, происходит. Дикин мне не поверил. Однако когда какая-то его мелкая сошка провела проверку – и доложила, что я не соврал, – поведение Дикина резко переменилось. Он сказал, что полиция, основываясь на «полученных из-за границы разведданных», произвела обыск на Напье-стрит. Во взятых там документах обнаружилось мое имя. Анну Роут и Тину Браунвелл арестовали. Ян Халлидей сейчас находится в Амстердаме. Джон Вивиан скрылся. В одиннадцать часов того же вечера меня отпустили. До Тарпентин-лейн было десять минут неторопливой ходьбы. Я шел домой, сквозь холодную ночь. Ясно было, что мои дни в «Социалистическом коллективе пострадавших», походы с газетами – все пришло к концу: вот-вот опять начнутся годы собачьих кормов.

Постскриптум к памятной записке

Джона Вивиана я увидел через две недели после возвращения домой. Я сидел в «Корнуоллисе», потягивая пиво со сладким хересом, когда он вошел и скользнул на стул рядом со мной. Волосы Джона были коротко острижены и выкрашены в седину, на нем была спортивная куртка, а под курткой – рубашка и галстук.

– Джон, – сказал я. – Господи, какой вы элегантный.

– Ушел в подполье, – откликнулся он. – Во всяком случае, пытаюсь. Это в Германии можно уйти в подполье, пара пустяков, а попробуй-ка сделать это в нашей долбанной стране.

– Однако, маскировка у вас неплохая.

– Спасибо. Вы чемодан получили?

– Да, бросил его во Франции.

Челюстные мышцы его напряглись.

– Ну и ладно. Послушайте, у вас остались какие-нибудь деньги?

– Я все отдал Юргену.

– Юргену?

– Парню из Цюриха. Я как раз хотел вам рассказать. После того, как он вручил мне чемодан, у меня возникли подозрения. Я вскрыл замок – чемодан был набит старыми газетами.

Джона Вивиана, похоже, пробила судорога.

– Мудак! – несколько раз повторил он. Потом посидел немного, растирая себе виски.

– А что там должно было лежать, Джон?

– Не важно. Теперь уже нет. Слушайте, вы не ссудите мне десятку? Я на мели.

– Не на такой, как я. У меня фунт семьдесят пять, чтобы протянуть до пятницы. Я беден, Джон. Беднее вас.

Он смерил меня взглядом:

– Цвет нации, а? Джизус-Колледж, Оксфорд.

– Гонвилл-энд-Киз, Кембридж.

Мы расхохотались. Я отдал ему фунт и Джон ушел[231], ни разу не обернувшись.

Французский дневник

4 мая 1979 года Логан Маунтстюарт посетил в Пимлико избирательный участок своего округа, проголосовал за лейбористов и покинул страну. Ко времени, когда Маргарет Тетчер объявили новым премьер-министром, он уже находился на французской земле. Узнав о результатах всеобщих выборов, ЛМС окончательно убедился в том, что переезд в Сент-Сабин был мудрейшим и благоразумнейшим поступком.

Квартиру на Тарпентин-лейн ЛМС продал соседу сверху, «Субедару» Сингху – за 28 000 фунтов наличными. Примерно 5 000 фунтов предназначались для ремонта «Пяти кипарисов». Большую часть работы предстояло произвести на первом этаже – там ЛМС решил поселиться, поскольку одолевать крутые лестницы ему, в его преклонном возрасте, нисколько не улыбалось, – что касается верхних этажей, он решил ограничиться починкой протекающей крыши, заменой подгнивших половиц и тому подобным. В итоге, на первом этаже образовалась вполне удобная квартира, состоящая из гостиной с большим очагом, кабинета, просторной кухни-столовой и спальни, к которой примыкала ванная комната. Мебель, привезенная с Тарпентин-лейн, легко поместилась в нее, а на двух стенах кабинета были устроены книжные полки, на которых расположились библиотека и архив ЛМС. Значительных работ потребовала «лачуга батрака», которую переделали в домик о двух спальнях, немного тесноватый, но опрятный и чистый. Его ЛМС намеревался сдавать в аренду летним отпускникам, подкрепляя тем самым скромный доход, который ему предстояло получать от остатка наличности Сингха, помещенного под высокие проценты в банк «Soci'et'e G'en'erale» в Пюи л'Эвек.

ЛМС подсчитал, что сможет с относительным удобством жить в «Пяти кипарисах» на 2000 фунтов в год – и эта жизнь будет в любом случае куда более приятной, чем та, которую он вел бы на Тарпентин-лейн. В дальнейшем выяснилось, что сдавать «лачугу» в июле-августе не составляет никакого труда – постояльцы возвращались сюда год за годом. Он завел кошку (чтобы справиться с водившимися в доме мышами), которую назвал «Ходжем», и собаку (кобеля, на три четверти бигля, на одну спаниеля) – для охраны и для компании, – получившую, по очевидным причинам, имя «Боузер».

Тихо обосновавшийся в «Пяти кипарисах», ЛМС стал вскоре хорошо известен жителям Сент-Сабин. Близость деревни позволяла без труда добираться до нее пешком, что он часто и делал, придерживаясь того мнения, что прогулка – лучшее в его преклонные лета упражнение. По рыночным дням, то есть каждую среду, он приезжал туда на своей мотоциклетке и набивал седельные сумки провизией на всю следующую неделю.

ЛМС благоразумно дал понять местным жителям, что трудится над большим романом («Октет»), полагая, что это избавит его и от случайных визитеров, и от вопросов о том, чем он занимается. Его двоюродная сестра Люси Сансом каждый год, в конце мая, приезжала к ЛМС, чтобы провести с ним две недели отпуска. Она неизменно останавливалась в «лачуге», и нередко эти двое в течение целого ни разу дня друг друга не видели, – пока не встречались перед ужином за аперитивом: ситуация, которую оба находили идеальной.

Несмотря на свое полу-затворничество, ЛМС быстро обзавелся обширным кругом французских знакомых, услужливых, всегда готовых прийти на помощь, в немалой мере облегчавших бережливую жизнь, которую он вел в сельской Франции.

Записи во французском дневнике делались от случая к случаю, они не датированы, порою создается впечатление, что проходили месяцы без появления новой. События, связанные с мадам Дюпети имели место в основном между 1986 и 1988 годами.

––––––––––––––––––––––-

Из всей древесины, какую я сжигаю в моем очаге, хуже всего принимаются вишневые поленья. Крепкое вишневое полено сопротивляется пламени почти так же, как бетон. Следующим по невозгораемости стоят кедр, дуб и ильм. Замыкает перечень сосна, которая сгорает слишком быстро и оставляет массу пепла. Ни одна из этих пород искрами не плюется, зато акация совершенно ужасна. Вскоре после переезда сюда я совершил ошибку – разжег в очаге поленья акации. Когда они занялись, из очага понеслись такие звуки, точно в нем-то и находится центр Бейрута, – беспорядочная пальба. Потом оттуда полетели схожие с трассирующими пулями на излете маленькие угольки. В конце концов, мне пришлось вылить в очаг ведро воды, отчего комната наполнилась влажным серым дымом. Больше ни-ни.