О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами
Шрифт:
– И PQ, – вставил кто-то, вызвав общий смех. Я знал, что PQ – это туалетная бумага. Сокращенный вариант «papier cul», или, как у нас выражаются, «arse paper» [68] .
– Но англичане не такие, – продолжил Рибу. – В Туле есть несколько английских семей, и они живут в своих домах почти весь год. Покупают местные сыры и вино.
– И PQ, – прибавил тот же человек, и на этот раз смех был еще громче.
– Они интегрируются, – сказал Рибу. – Вот почему Дордонь процветает. Англичане даже отдают своих детей в местную школу.
68
Бумага для задницы (англ.).
Улыбающиеся лица, казалось, подтверждали тот факт, что экономика Дордони обязана своим здоровьем исключительно мне.
– Так что мы счастливы, что вы решили сюда приехать. Вы первый, но стоит только одному англичанину появиться в коммуне, как потянутся и другие. Мы это знаем.
Со всех сторон ко мне по-прежнему были обращены приветливые лица, но настроение у меня заметно упало. О чем говорит этот Рибу?
– Мы уверены, что вы найдете то, что вам нужно, в одном из домов, которые вы посетили.
– Или в поле, – сказал Анри, поднимая бокал и многозначительно глядя в мою сторону.
– Да, – продолжил Рибу, – если вы предпочтете строиться, я могу гарантировать, что у вас не будет проблем с получением разрешения на строительство, если вы понимаете, что я имею в виду… – Смешки по кругу. – Точно так же не будет проблем, если вы захотите что-то переделать на английский манер. И разумеется, здесь все это намного дешевле, чем в Дордони.
Они все смотрели на меня с ожиданием. Я был уверен, что полуулыбка, прилипшая к моим промаринованным анчоусами губам, вот-вот отвалится и обнажится гримаса ужаса.
Как ни странно, я не подумал: «С чего они взяли, что я захочу провести остаток своей жизни в этой дыре?», – что было бы логично. Я уже успел отметить немало преимуществ жизни в деревне, где самыми серьезными источниками стресса были проблемы вроде «где провести сегодня ap'ero» и «куда девать пять тонн не подлежащих заморозке овощей и фруктов».
Нет, первое, о чем я подумал, было другое: я убью эту Бриджит. Она подставила меня – сначала пригласила соседей, мечтающих продать свое поле, а потом отправила с мэром в обзорный тур по окрестностям с прицелом на покупку недвижимости.
И следом – тут уж я ощутил настоящий ужас – пришла другая мысль: Флоранс. В тот первый вечер Анри и Жинетт, увидев меня, должно быть, решили: «Ура! un Anglais! [69] » – и дальше действовали экспромтом. Иначе они отвели бы меня смотреть поле днем, не так ли? Кто станет продавать дом или (как я предполагал) поле, когда не видно ничего, кроме полчищ мотыльков и комаров?
Должно быть, Флоранс знала, что происходит, когда вела меня в ту ночь по тропинке. И на следующий день, когда я уезжал, не подозревая о том, что меня будут насильственно откармливать клубникой все, кто хоть раз голосовал за Рибу. Наверняка она знала и о том, что меня ждет сегодня вечером. Хотя вряд ли каждый бойфренд, которого она привозила к Maman, удостаивался чести присутствовать на таком приеме муниципального масштаба.
69
Англичанин! (фр.)
Флоранс знала и о том, что в прошлом году я пытался – причем неудачно – купить дом в деревне.
Это был самый чудовищный подвох, какого только можно было ожидать от любимой девушки – а уж я, поверьте, чего только не натерпелся от подруг.
– Merci, merci, – пробормотал я, отчаянно пытаясь удержать на лице анчоусную улыбку. Я залпом осушил свой бокал и позволил Рибу долить мне вина. – Я очень… тронут. Ваши слова… – Я никак не мог подыскать подходящий глагол, чтобы закончить фразу. – Ваши слова по-настоящему… соответствуют.
Все радостно закивали. Все-таки это слово для них что-то значило.
– Но сейчас я должен возвращаться домой, – сказал я. – Бриджит приболела.
И подумал: «Слава богу, что я отравил ее. Какая блестящая отмазка».
– О, нет! – хором воскликнули присутствующие. Значит, они еще не слышали об инциденте с вербеной.
– Да, загадочная болезнь. Мы сами не знаем, в чем дело.
Я поднялся, улыбаясь во весь рот, как будто дантист пытался сфотографировать мои новые протезы, и на прощание тепло пожал всем руки.
Окунувшись в теплый, зато без примесей табачного дыма, воздух, я тут же схватился за телефон, в спешке набирая номер Алексы. Просто сейчас она казалась самым здравомыслящим и нейтральным человеком из всех, кого я знал. Единственной, кто поймет, что происходит.
– Ты застрял в Коррезе? – спросила она, и в ее голосе прозвучало изумление.
– О да. – Я отошел на безопасное расстояние от Salle des F^etes и рассказал ей обо всем, что со мной приключилось. И не только об абсурдной ситуации с покупкой дома, но и о мокрых следах на полу ванной, о моей неспособности собирать кабачки нужного размера или копать правильную яму, о попытке отравления.
К тому времени, как закончил свой рассказ, я уже начал спускаться с холма, и мне пришлось остановиться, чтобы не потерять сигнал.
– Все очень просто, – сказала Алекса. – Оба мои родителя только и делают, что лечатся, с тех пор, как Зигмунд Фрейд объявился со своей терапией. (Она произнесла фамилию на французский манер: «Фрод».) Так что в этих делах я дока. Жидкость – это сексуальность. Мокрые следы на полу ванной, даже травяной чай, есть не что иное, как обмен сексуальной энергией.
– Обмен? Ни в коем случае.
– Да. Она сама олицетворяет и дом, и пол ванной. Ну и конечно, не забывай о том, что кабачки тоже имеют фаллическую форму. – Похоже, Алекса не шутила. – А рытье ямы? Это же секс в чистом виде.
– Нет, я просто копал, Алекса. Лопатой, а не…
– Большой, крепкой лопатой?
Я припомнил лопату с ее длинной и прямой рукояткой. Бог мой, даже если бы ее выкрасили в розовый цвет, намек не стал бы прозрачнее.
– И она сказала, что я копаю не в том месте. О нет!