О насущном. Европа и современный мир
Шрифт:
Новый период МО отличается ростом терпимости к рискам. Европейские большие войны уже давно стали частью истории, страницами из учебников, а локальные конфликты на периферии Старого Света, например в Югославии, расценивались как временные трудности, расчищающие дорогу для более успешного развития региона в целом. Европа многие десятилетия в основном жила в условиях достаточного изобилия и благополучия. Но несмотря на недавнюю популярность в Евросоюзе концепции «мягкой силы», которую в первой половине 2000-х гг. стали считать одной из его главных ценностей, неприятие принуждения со временем стало притупляться. Уже с конца 1990-х гг. ряд государств-членов ЕС, вслед за США, стали всё чаще допускать применение «жёсткой силы». Под это подводились различные концептуальные базы, например «ответственность по защите», «гуманитарная интервенция», необходимость предотвратить распространение оружия массового уничтожения, сменить режим, произвести «цветные революции» как способ переформатирования постсоветского пространства и др.
Современные МО характеризуются и «местью истории» (она, как писал В. О. Ключевский, мстит за невыученные уроки). История словно возвращается к нам вновь и вновь, чтобы напомнить об ошибках прошлого или о том, что некогда принятые решения рано или поздно устаревают, и отсутствие свежих идей приводит к новым кризисам. Например, пакт Сайкса – Пико 1916 г. для своего времени был определённым способом решить проблемы Ближнего Востока, но проведённые тогда границы стали своего рода часовым механизмом со взрывоопасной начинкой. Другой пример – распад Советского Союза, который подвёл черту под биполярным периодом мировой истории, но стал лишь началом до сих пор не закончившегося процесса по переформатированию постсоветского пространства. Или авантюрное, точнее, преступное, вторжение в Ирак в 2003 г. и позже – вмешательство во внутригражданский конфликт в Ливии, запустившие маховик хаоса и насилия.
История напоминает о себе и посредством «феномена Франкенштейна», когда попытки социальной и политической инженерии, национального и государственного строительства с помощью внешнего управления, ориентированного на некое «созидательное разрушение» приводят к трагическим последствиям. Наиболее разительные примеры этого – украинский кризис или использование во внешнеполитических целях ряда государств таких организаций, как Талибан, аль-Каида, так называемое «Исламское государство».
Если продолжить тему образов, то уместно рассуждать о «феномене Титаника», другими словами, о том, что определённые организации или структуры (государственные, деловые и т. д.) «слишком важны, чтобы потерпеть неудачу». Этот принцип вышел на первый план с началом мирового экономического кризиса в 2008 г., когда государства спасали «системные финансовые институты», некоторые из которых фактически обанкротились. Заблуждение о непотопляемости, незыблемости той или иной структуры проявляло себя в истории многократно. Например, все без исключения европейские империи когда-то казались их правителям вечными. Похожая участь постигла и Советский Союз, распад которого мало кто предрекал ещё за год до декабря 1991 г. Затем, в 1990-х гг., грозные центробежные вызовы встали уже перед самой Россией, а в последние годы – перед Европейским союзом [14] .
14
О масштабности рисков в развитии ЕС см.: Борко Ю. А. Европейский Союз в XXI веке: текущие дела и фундаментальные проблемы // Современная Европа. 2015. № 3. С. 7-16.
То, что называют объективными законами истории (социально-экономические факторы, производительные силы и производственные отношения), безусловно, важны для циклической истории МО. Однако в ней сильно и влияние ментальных и когнитивных конструкций, которые зачастую отличаются косностью. Это отставание в мышлении хорошо известно, например, с точки зрения разрыва между уровнем знаний и технологий, с одной стороны, и инертностью в поведении и действиях людей – с другой. Ядерный век высветил эту проблему со всей наглядностью. Другой пример – мучительный процесс модернизации Европейского союза для выхода из постигшего его комплексного кризиса, как и попытки модернизации России.
В отличие от классической теории формаций история МО не отличается линейностью и, более того, имеет многоскоростной характер движения. В марксистской социологии и философии истории доминирующим фактором была идея прогресса к идеальным и совершенным коллективным формам организации общества. Зигзагообразность развития, движение вспять допускались, но лишь как временные явления, бессильные перед «объективными законами истории». Циклический подход к МО не предполагает, что на каждом новом этапе истории международных отношений их субъекты поступательно движутся в одном направлении, пусть и разделённые на лидеров и догоняющих. Эти субъекты, переходя из одной системы МО в другую, могут сохранять свою природу, адаптируясь к изменяющимся условиям международной среды.
Определённым выражением такого состояния дел служат концепция цивилизаций С. Хантингтона и концепция Р. Купера о домодернистских, модернистских и постмодернистских государствах [15] . В обоих случаях считалось, что в мире сосуществуют чрезвычайно давние по времени структуры, подчинённые «медленной истории». С позиций циклической истории МО и в отличие от теории социально-экономических формаций это означает, что переход от одной модели МО к другой далеко не всегда и не во всех случаях сопровождается качественным изменением природы её субъектов (или объектов). Такой эффект с точки зрения «прогрессивной» современности подчас принимают за варваризацию МО, исторический рецидив, попятное движение истории.
15
Cooper R. The Post-Modern State and the World Order. Demos, 2000.
Например, такую варваризацию прослеживают в деструктивных процессах на Ближнем и Среднем Востоке, в исходящем с этой территории на европейский континент насилии. В действительности речь идёт, скорее, о том, что определённые субъекты «медленной истории» (например, глубоко религиозные исламские режимы, с одной стороны, и народы христианской цивилизации – с другой, а среди последних – и категория по-своему фундаменталистских светских режимов) в процессе формирования новой модели МО, т. е. в ходе очередного транзита, сталкиваются на новом витке перераспределения силы и влияния в мире, и, к сожалению, в очередной раз с помощью методов насилия. Причём речь идёт не только о столкновении с «другим», но и в рамках одной веры, что особенно наглядно проявляется в отношениях между суннитами и шиитами, так же как и внутри этих ответвлений ислама.
Если циклическая концепция истории МО в своих основных допущениях верна, то для неё большую важность приобретает категория географического расположения («смирительная рубашка географии»), а значит, и геополитики. Скорость глобализации, особенно возросшая после окончания холодной войны, позволила утвердиться расхожему представлению о том, что географическое расположение участников МО, в первую очередь государств, их границы, размер, количество и состав населения, другие имманентно присущие особенности, размываются и теряют своё значение. Считалось, что вместо этого на первое место выходят факторы политического устройства, «универсальных ценностей», взаимоотношения между государственной надстройкой, индивидуумом и гражданским обществом.
«Медленная история»
Представляется, что ожидания относительно того, что МО качественно изменятся благодаря влиянию глобализации посредством нивелирования и унификации их субъектов, оказались чрезвычайно завышенными. В целом речь идёт о категориях «медленной истории», «истории структур», которые подспудно обусловливают поведение субъектов МО. Среди наиболее давних из таких категорий – география, границы, культура, идентичность, религия, язык [16] ; из более поздних – национальное государство, суверенитет, нормы взаимоотношений на международной арене. Отсюда большая сопротивляемость одних структур попыткам их видоизменить со стороны других, например противостояние вестернизации в странах традиционной культуры, или наоборот – противостояние со стороны постмодернистской культуры попыткам европейских доморощенных анклавов традиционной исламской культуры распространить своё мировоззрение на окружающее их светское, во многом атеистическое окружение.
16
О значении лингвистического фактора в мировых делах см.: Язык как экономический и политический фактор международных отношений. М.: Институт Латинской Америки РАН, 2015.
Происходящий транзит МО застал Европейский союз в ситуации, когда это региональное объединение переживало не лучшие времена не только с точки зрения социальной и экономической. ЕС после мегарасширения 2004 г. и в условиях обсуждения проекта европейской конституции считал гарантированным свой статус ведущего центра влияния XXI в. Провал ратификации конституции и мировой экономический кризис перечеркнули эти надежды. Будущее ЕС перестало видеться как неизбежный прогресс, восходящее линейное развитие, на пути которого случаются лишь временные откаты. Появились реальные угрозы, масштаб которых поставил организацию перед фактом как минимум длительного периода стагнации. В результате представление о высокой миссии ЕС, которое неизменно стояло за всей историей евроинтеграции, стало размываться. ЕС часто образно описывают как «велосипед», который должен постоянно двигаться, чтобы не упасть. В настоящее время скорость движения этого «велосипеда» мала, а значит, и вся конструкция неустойчива.