О пов?рьяхъ, суев?ріях и предразсудкахъ русскаго народа
Шрифт:
Въ мстахъ, гд есть мамонтовыя кости, жители не знаютъ и не могутъ постигнуть, чтобы это были остатки допотопнаго животнаго; а потому и сложили повсть о подземномъ слон, который живетъ и роется всегда подъ землей какъ кротъ, никогда не выходитъ наружу, а только по смерти своей случайно попадается, потому что земля изрыгаетъ кости его. Преданіе о волотахъ или великанахъ и о находимыхъ костяхъ ихъ, безъ всякаго сомннія, также основано на ископаемыхъ костяхъ различныхъ животныхъ.
Бда не по лсу ходитъ, по людямъ, а какъ пойдетъ бда, растворяй ворота, никогда-де одной бдой не кончится. Это поврье основано на случайностяхъ, служившихъ поводомъ къ изобртенію его. Но есть кром того поэтическое поврье въ бдовиковъ, несчастныхъ на вс руки, или бдокуровъ; къ чему бы такой человкъ не прикоснулся, отъ этого ожидаютъ только худаго; его жалютъ, его не хотятъ обидть, но всякъ самъ себ ближе, и бдняка не мене того выпроваживаютъ за порогъ, если онъ куда зайдетъ, не держатъ въ одной рабочей артели, не даютъ никуда приткнуться, даже не смютъ подать помощи, опасаясь вреда для себя и для другихъ. Жалкое заблужденіе это такъ упорно, что его иногда ничмъ нельзя побдить.
Привязанность къ праддовскимъ обычаямъ, отъ коихъ такъ трудно отстать народу, и страсть рядиться и красоваться, подавали въ купеческомъ сословіи нашемъ поводъ къ забавнымъ явленіямъ: такъ напр., купчиха, не устоявшая противу искушенія одваться заживо въ нмецкое платье, успокоивала совсть свою завщаніемъ, чтобы ее похоронили въ русскомъ сарафан.
Въ числ сказокъ о нечистомъ, находимъ также опредленіе различія между многими именованіями его: чортъ смущаетъ, бсъ подстрекаетъ, дьяволъ нудитъ, сатана творитъ лживыя чудеса, для соблазна.
Есть сказка о блаженныхъ островахъ Макарійскихъ, гд сытовыя рки, кисельные берега, или молочныя рки, медовые берега; двка выйдетъ, однимъ концомъ коромысла ударитъ, готовый холстъ подънетъ; другимъ зачерпнетъ, нитки жемчугу вытянетъ; стоитъ тамъ и береза золотые сучья; и корова, на одномъ рогу баня, на другомъ котелъ; олень съ финиковымъ деревомъ на лбу, и птица сиринъ, иначе райская, перья непостижимой красоты, пніе обаятельное, ликъ человческій, и пр.
Поврье о неразмнномъ или неизводномъ рубл, который можно достать у нечистаго, продавъ ему на перекрестк въ полночь жаренаго въ перьяхъ гусака, разсказывается различнымъ образомъ и принадлежитъ къ тмъ же сказочнымъ вымысламъ, принимаемымъ тутъ и тамъ за наличную монету, и также распространено у различныхъ народовъ, напр., въ Германіи.
Въ числ такъ называемыхъ лубочныхъ картинъ, которыя нын уже начинаютъ длаться рдкостью и безъ цензуры не печатаются, есть, кром изображенія помянутаго сирина, извстная космографія, гд расписаны вс баснословныя, сказочныя страны, люди съ песьими головами, блаженные острова Макарійскіе и много другихъ чудесъ. Объ этомъ лист была помнится когда-то статья въ «Телеграф». На другомъ лист находимъ мы изображеніе людей дивныхъ или дикихъ, найденныхъ Александромъ Македонскимъ внутри горъ Рифейскихъ: это люди одноногіе, трехрукіе, одноглазые, двуносые и пр. Вс они выходятъ на встрчу герою-побдителю, коему предшествуетъ пшій ратникъ въ полномъ вооруженіи.
Всмъ извстно довольно загадочное явленіе, что въ Москв нтъ сорокъ; народное поврье изгнало ихъ за 40 верстъ изъ Москвы; но он есть гораздо ближе, хотя, сколько мн извстно, никто не видалъ, чтобы сорока залетала въ самую Москву. На это сложено нсколько поэтическихъ сказокъ; Москва основана на томъ мст, гд убитъ бояринъ Кучка; его предала сорока неумстнымъ сокотаньемъ своимъ, когда онъ спрятался подъ кустомъ; онъ ее проклялъ умирая и сороки исчезли оттуда навсегда. Другіе говорятъ, что сорока унесла съ окна послдній кусокъ сыра у одного старца, угоднаго небесамъ; онъ ее проклялъ за это и изгналъ изъ округа.
Третьи сказываютъ, и это преданіе сохранилось въ народныхъ псняхъ, что Маринка Мнишекъ, будучи вдьмой, перекинулась въ сороку, когда пришлось ей худо, и вылетла изъ окна терема своего; за это сорока была проклята въ то время и не сметъ явиться въ Москву.
Есть еще довольно сложное и старинное поврье о василиск, который родится изъ птушьяго яйца. Замтивъ, что курица иногда сдуру силится запть птухомъ, люди изъ этого заключили, что и птухъ можетъ иногда прикинуться курицей и снести яичко. Это яйцо кругленькое, маленькое, называется спорышокъ, и въ сущности есть не иное что, какъ выносокъ куриный, т. е. уродливое яичко, какъ говорятъ, послднее, когда курица перестаетъ нестись. Народъ иногда утверждаетъ, не знаю по какимъ примтамъ, что это яйцо птушье: что птухамъ во сто лтъ разршено снести одно только такое яйцо; а если двка поноситъ его шесть недль подъ мышкой, то изъ него вылупится василискъ. Объ этомъ василиск есть множество разсказовъ: онъ длается оборотнемъ, или соединяется съ злымъ человкомъ, съ колдуномъ, и невидимо въ немъ живетъ; онъ вообще исполняетъ вс приказанія мачихи своей, выносившей его подъ мышкой, приноситъ ей золото, мститъ за нее тмъ, на кого она зла, даетъ ей разныя всти и пр. Можетъ быть, поврье или сказка эта въ связи съ преданіями о сожительств женщинъ съ нечистымъ духомъ, со зміями огненными, летучими и другаго разбора. Вдьма, по мннію нкоторыхъ, есть именно плодъ подобнаго супружества, а сказка о Тугарин Змевич и ей подобныя, суть уродливыя порожденія разгула народнаго воображенія, настроеннаго на этотъ ладъ. Кирша Даниловъ разсказываетъ одинъ изъ подобныхъ случаевъ, о рожденіи Волхва Всеславича такими словами:
По саду саду, по зеленому, ходила, гулялаМолода княжна Мара Всеславична:Она съ камня скачила на лютаго на змя —Обвивается лютый змй около чобота зеленъ-сафьянъ,Около чулочка шелкова, хоботомъ бьетъ по блу стегну…А въ ту пору княжна поносъ понесла…А и на неб просвтилъ ясенъ мсяцъ.А въ Кіев родился могучъ-богатырь,Какъ бы молодой Волхвъ Всеславьевичъ:Подрожала мать-сыра земля,Стряслося словно царство индйское,А и сине море всколебалосяДля ради рожденья богатырскаго…У насъ осталось еще преданіе, въ поговорк: обвести мертвою рукою. Суеврье говоритъ, что если соннаго обвести рукою мертвеца, то человкъ спитъ непробуднымъ, мертвымъ сномъ. На этомъ основаніи, воры нашивали съ собою руку мертвеца, и вломившись тихонько въ избу, усыпляли этою рукою, по убжденію своему, тхъ, кого хотли обокрасть. Къ сожалнію, даже и новйшее суеврное мошенничество прибгало изрдка къ этому средству, и воры разрывали для этого могилу.
Русскіе литейщики, собираясь отлить какую нибудь значительную вещь, напр., колоколъ, стараются отвлечь вниманіе праздной и докучливой толпы отъ своей работы какою нибудь новостью, выдумкой или встью, которую молва пускаетъ по городу. Мастера уврены, что отливка отъ этого лучше удается и въ колокол не будетъ пузырей. Такимъ же точно образомъ тщательно скрываютъ день и часъ родовъ, отвлекая иногда вниманіе сосдей какими нибудь сказками и заставляя даже домашнихъ отлучиться на это время, подъ произвольно придуманными предлогами. Этотъ обычай впрочемъ полезенъ, потому что всякій лишній человкъ при подобномъ дл помха. По той же причин родильницъ уводятъ тайкомъ въ баню, чтобы избжать въ тсномъ дом помхъ и свидтелей; но топить въ это время баню и душить роженицу на полк, въ страшномъ жар, есть обычай невжественный и вредный.
XIV. Привиднія.
Вс поврья о привидніяхъ, мертвецахъ и вообще о взаимныхъ сношеніяхъ двухъ міровъ, видимаго и незримаго, вещественнаго и духовнаго, составляютъ смшанный рядъ преданій и разсказовъ, принадлежащихъ, можетъ быть, ко всмъ видамъ принятаго нами раздленія поврій. Эта статья до того обширна, что изъ нея можно бы составить десятки томовъ; постараемся объясниться на нсколькихъ страничкахъ.
Подъ словомъ видніе разумемъ мы такое явленіе, такой видимый предметъ, который предсталъ глазамъ нашимъ необыкновеннымъ, сверхъестественнымъ образомъ, т. е. необъяснимымъ, по извстнымъ намъ досел законамъ природы. Подразумвается, что человкъ видитъ явившееся не во сн, а на яву; что сверхъ, того, видніе это, по крайности, большею частью не вещественное, неосязаемо для рукъ, хотя и видимо для глазъ; словомъ, что оно занимаетъ какую-то неопредленную средину между плотскимъ и безплотнымъ міромъ. Виднія эти большею частію основаны на явленіи тни или духа, какъ выражаются, т. е. человка, уже отшедшаго въ вчность и снова принявшаго плотской, видимый образъ, и въ этомъ-то смысл видніе получаетъ боле точное, опредлительное названіе привиднія. Впрочемъ, есть и виднія другаго рода, безконечно разнообразныя, какъ самое воображеніе человка.
Умъ, разумъ и разсудокъ нашъ ршительно противятся тому, чтобы допустить возможность или сбыточность видній. Частнаго, таинственнаго свидтельства небольшаго числа людей, слишкомъ недостаточно для изнасилованія нашего здраваго ума и для вынужденія изъ насъ вры, вопреки убжденію; мы слишкомъ хорошо знаемъ, что чувства наши и воображеніе несравненно легче и чаще подвергаются обману, чмъ здравый смыслъ нашъ и разсудокъ. Въ дл такого рода, конечно, врне видть и не врить, чмъ врить не видавши. Мы не смемъ утверждать, чтобы душа наша ни подъ какими условіями не могла войти въ духовныя связи съ безплотнымъ міромъ, не смемъ потому, что у насъ нтъ къ тому достаточныхъ доказательствъ. Но спросимъ, могутъ ли сношенія эти сопровождаться признаками вещественными? Какимъ образомъ душа, коей бренная плоть несомннно давно уже истлла, можетъ облечься снова въ ту же плоть, уничтоженную всевчными законами природы? А какимъ же образомъ плотское око наше можетъ принять впечатлніе отъ чего либо не вещественнаго, т. е. для него не существующаго? Если допустить даже, что душа можетъ быть приведена особыми обстоятельствами въ восторженное состояніе, въ коемъ длается независимою отъ пяти чувствъ и превыше времени и пространства, что она въ ясновидніи своемъ созерцаетъ въ настоящемъ и прошедшее и будущее, то все-таки этимъ еще не будетъ разршена загадка: какимъ образомъ являющійся намъ духъ можетъ вызвать изъ праха истлвшую плоть свою, или облечься въ ея подобіе?