О пов?рьяхъ, суев?ріях и предразсудкахъ русскаго народа

Даль Владимир Иванович

Съ другой стороны, мы видимъ, что чувства наши безпрестанно подвергаются обманамъ. Напримръ: не слышимъ ли мы иногда внезапно звукъ, звонъ, свистъ, даже имя свое, между тмъ какъ все около насъ тихо, спокойно и никто не звалъ насъ и не свисталъ? Не видимъ ли мы иногда, подъ дрему, или въ потьмахъ на яву, или забывшись и крпко задумавшись, такіе предметы, какихъ около насъ нтъ? это происходитъ отъ двоякихъ причинъ: какая нибудь причина произвела волненіе, переворотъ въ крови нашей, отъ котораго послдовали на нервы зрнія или слуха впечатлнія, сходныя съ дйствіемъ зримаго предмета или слышимаго звука; тогда органъ слуха или зрнія передаетъ впечатлніе это въ общее чувствилище, и сіе послднее бываетъ обмануто. Въ этомъ случа дйствіе основано на вещественной, плотской половин нашего существа; но можетъ быть и противный случай: воображеніе съ такою живостью и убжденіемъ представитъ себ какой либо звукъ или предметъ, что впечатлнія идутъ обратнымъ порядкомъ изъ общаго чувствилища и до самыхъ орудій чувствъ, производятъ тамъ т же перемны, какъ и явленія дйствительныя, и мы опять-таки бываемъ обмануты.

Что сила воли и воображенія производитъ въ насъ вещественныя перемны, это доказать не мудрено, потому что мы

видимъ это безпрестанно и на каждомъ шагу: вспомните только мнимо-больныхъ; кром того каждый изъ насъ въ состояніи силою воображенія значительно участить біеніе сердца, если настроить себя умышленно, вообразивъ живо радость, гнвъ, безпокойство и пр. Также легко играть зницей своей, расширяя и суживая ее по произволу, если, глядя на одинъ и тотъ же предметъ, воображать поперемнно, что напрягаешь зрніе для разсмотрнія въ подробности самаго близкаго предмета.

Безспорно, что воображеніе наше сильно участвуетъ во всхъ видніяхъ. Вотъ почему люди нервическіе, или не привыкшіе обуздывать своего воображенія боле дльнымъ направленіемъ, склонны къ видніямъ. Вотъ почему мракъ, или полусвтъ, опутывая зрніе наше непрободаемыми тенетами, бываютъ всегдашними спутниками видній. Ночная тишина, гд каждый малйшій шорохъ раздается иначе и громче нежели днемъ; покой и сонъ, потемки, сумерки, одиночество, настроенное воображеніе, непріятное и непривычное положеніе человка, временно лишеннаго одного изъ главнйшихъ чувствъ своихъ, зрнія; наконецъ слдующій за напряженіями тла и духа приливъ крови къ мозгу и къ самымъ орудіямъ зрнія, все это въ совокупности олицетворяетъ передъ нами безличное и неодушевленное, переноситъ картины воображенія въ окружающую насъ туманную существенность. Въ другихъ случаяхъ, мы обращаемъ грезы въ виднія; душа не распознаетъ, при живости впечатлнія, минувшаго отъ настоящаго и также бываетъ обманута. Это въ особенности часто встрчается у дтей, прежде чмъ они научаются различать сонъ отъ дйствительности; а какъ и взрослые весьма часто въ томъ или другомъ отношеніи походятъ на дтей, то и они нердко поддаются тому же обману.

Если виднія, привиднія, духи во плоти тни, призраки, живые мертвецы и пр. возможны, то многіе изъ насъ дали бы дорого за то, чтобы увидть ихъ и созерцать спокойнымъ духомъ. Людей, кои постоянно видятъ разныя виднія или призраки, называютъ духовидцами. Есть особый родъ видній, по сказанію очевидцевъ, это двойники, т. е., человкъ видитъ самого себя, и тутъ народное поврье наше о домовомъ, который-де иногда одвается въ хозяйское платье, садится на его мсто и пр., совпадаетъ съ распространеннымъ по всей Европ, особенно сверной, поврьемъ о двойник. Иногда видятъ его также другія люди, но обыкновенно видишь его только самъ; для прочихъ онъ невидимка. Если двойника застанешь у себя въ комнат, или вообще, если онъ предшествуетъ человку, идетъ напередъ, то это означаетъ близкую кончину; если же двойникъ идетъ слдомъ за хозяиномъ, то обыкновенно намренъ только предостеречь его. Есть люди, кои, по ихъ увренію, почти безпрестанно видятъ своего двойника, и уже къ этому привыкли. Этотъ непонятный для насъ обманъ чувствъ чаще встрчается между людьми среднихъ и высшихъ сословій, чмъ въ простомъ народ.

Загадочная вещь, въ царств видній, это вещественные призраки, сопровождающіе, по увренію многихъ, такія явленія. Сюда принадлежатъ, напримръ, трещины, кои старая, сухая деревянная утварь даетъ внезапно, въ предвщаніе бдствія, особенно смерти, или собственно въ то мгновеніе, когда является призракъ. Въ трещины эти, какъ въ предвщаніе бды, врятъ почти вс народы, и легко было бы набрать цлые томы росказней о подобныхъ происшествіяхъ. Вроятне всего, однако же, что внезапная и неожиданная трещина, иногда среди тихой и спокойной ночи, подаетъ собственно поводъ къ тмъ разсказамъ, кои сочиняются безсознательно разгоряченнымъ воображеніемъ. Допустивъ возможность предчувствія въ животныхъ, въ томъ смысл, какъ это было объяснено выше, мы однако же до крайности затрудняемся найти какую либо связь между усыхающимъ отъ погоды стуломъ или шкафомъ и долготою дней его хозяина. Недавно еще я видлъ разительный примръ такой случайности: старинная мебель прошлыхъ вковъ, простоявъ столько времени спокойно, внезапно и безъ всякой видимой причины, начала лопаться съ ужаснымъ трескомъ. Безъ всякаго сомннія, воздушныя перемны были причиной этому явленію, и если бы наблюдать за симъ внимательно, то вроятно это могло бы служить указаніями метеорологическими, имющими одну только общую и отдаленную связь съ долголтіемъ человческаго рода.

Я видлъ однажды милое, желанное видніе, которое не стану ближе описывать, видлъ очень ясно, и не мене того, не только теперь, но даже и въ то самое время очень хорошо понималъ, какъ это сталось, и не думалъ искать тутъ ничего сверхъестественнаго. Воображеніе до того живо представило себ знакомый ликъ, что безсознательно олицетворило его посредствомъ обратнаго дйствія на чувства, и очи узрли снаружи то, что изваялось на глубин души…

Я еще два раза въ жизни своей видлъ замчательныя привиднія, и оба случая стоятъ того, чтобы ихъ пересказать. Они пояснятъ нсколько то, что сказалъ я объ этомъ предмет вообще, то есть, что должно всякую вещь десять разъ примрять и одинъ разъ отрзать!

Будучи еще студентомъ, я жилъ въ вышк или чердак, гд печь стояла посреди комнаты, у проходившей тутъ изъ нижняго жилья трубы. Кровать моя была въ углу, насупротивъ двухъ небольшихъ оконъ, а у печки стоялъ полный оставъ человческій – такъ, что даже и въ темную ночь я могъ видть въ постели очеркъ этого остава, особенно противъ окна, на которомъ не было ни ставень, ни даже занавски. Просыпаюсь однажды за полночь, во время жестокой осенней бури; дождь и втеръ хлещутъ въ окна и вся кровля трещитъ; втеръ, попавъ видно гд нибудь въ глухой переулокъ, завываетъ по-волчьи. Темь такая, что окна едва только отличаются отъ глухой стны. Я сталъ прислушиваться, гд завываетъ такъ жестоко втеръ, въ труб ли, или въ сняхъ, и услышалъ съ чрезвычайнымъ изумленіемъ совсмъ иное: бой маятника отъ стнныхъ часовъ, коихъ у меня не было и никогда не бывало. Прислушиваюсь, протираю глаза и уши, привстаю, одно и то же; кругомъ все темно, холодно, сыро, буря хлещетъ въ окно, а гд-то въ комнат, по направленію къ печи,

мрно ходитъ маятникъ. Одумавшись хорошенько и сообразивъ, я всталъ и началъ подходить на слухъ, медленно, шагъ за шагомъ, къ тому мсту, гд ходитъ маятникъ. Въ продолженіе этого перепутья, короткаго по разстоянію, но долгаго, если не по времени, то по напряженію чувствъ, я еще положительне убдился въ томъ, что слышу не во сн, а на яву, что маятникъ ходитъ, мрно, звонко, ровно, хотя у меня стнныхъ часовъ нтъ. При едва только замтномъ сумеречномъ отлив противъ оконъ, ощупью и на слухъ, дошелъ я до самой печи и стоялъ еще въ большемъ недоумніи, носомъ къ носу съ костякомъ своимъ, коего очеркъ мутно обозначался противъ блой печи. Что тутъ длать и какъ быть? Маятникъ явнымъ образомъ ходитъ въ скелет; изъ него отдавались мрные удары, но движенія незамтно никакого. Ближе, ближе носомъ къ лицу его, чтобы разсмотрть въ потьмахъ такое диво, какъ оставъ мой, съ кмъ я давно уже жилъ въ такой тсной дружб, внезапно плюнулъ мн въ лицо… Невольно отшатнувшись, я обтерся рукою и удостоврился, что все это было не воображеніе, а существенность: брызги, разлетвшіяся по лицу, были точно мокрыя. Этимъ слдовало бы кончить изслдованія, и я попросилъ бы васъ переуврить меня, что я ошибся, что все это было не то, и не такъ! Я стоялъ, все еще сложа руки передъ постояннымъ товарищемъ, пялилъ глаза и прислушивался къ мрнымъ ударамъ маятника, который однако же вблизи стучалъ нсколько глуше; но подумавъ еще немного и не видя ни зги, я безотчетно протянулъ руку и погладилъ черепъ по лысин: тогда я вздохнулъ и улыбнулся, вс объяснилось. Въ кровл и потолк, подл трубы или печи, сдлалась небольшая течь, капля по капл, на лысую, костяную, пустую и звонкую голову моего нмаго товарища!

Другой случай состоялъ въ слдующемъ:

Сидя вечеромъ въ кругу товарищей, я сказалъ, какъ пришлось къ слову, что робость и пугливость не одно и то же: первое можетъ быть основано на опасеніи, поселяемомъ въ насъ здравымъ разсудкомъ; второе, напротивъ, есть склонность къ страху безотчетному, а потому иногда и безразсудному; что, можетъ быть, я иногда робокъ, но не пугливъ, и не могу робть, страшиться, или опасаться чего нибудь, если опасеніе это не оправдывается моимъ разсудкомъ. «Ну, ты въ мертвецовъ вришь?» Врю въ мертвыхъ. «А в живыхъ?» Нтъ, не врю. «Стало быть, и не боишься ихъ?» И не боюсь; впрочемъ, если бы я и врилъ въ мертвецовъ по твоему, то и тогда еще не вижу, для чего ихъ бояться. «А пойдешь ли ты въ полночь на кладбище?» Пожалуй, пойду. «Нтъ, не пойдешь!» Нтъ, пойду! За споромъ дло стало, и ршено было, чтобы мн идти, какъ пробьетъ полночь, одному на кладбище, отстрогнуть щепочку отъ креста и принести ее, и завтра всмъ вмст идти и примрить щепочку, для поврки дла.

Ночь была темная, до кладбища версты дв, дорога подъ конецъ едва замтная; я сбился немного и не счелъ за нужное отыскивать торную дорогу, а пошелъ знакомымъ путемъ вперевалъ, по направленію, гд противъ неба темнла едва замтно кладбищенская церковь. Прихожу ко рву, окружающему кладбище, перескакиваю его; ножичекъ у меня въ рукахъ и я хочу уже отстрогнуть щепочку отъ перваго пошатнувшагося въ сторону креста, но мн показалось, что завтра осмютъ меня, скажутъ: радъ, что добрался, небось, не прошелъ дальше! – и я сталъ подвигаться ощупью впередъ, спотыкаясь между могилъ, ямъ, кустовъ, камней и разрушенныхъ памятниковъ. Въ это время, помню, родилось во мн двоякое опасеніе, ускорившее, при такихъ обстоятельствахъ, біеніе сердца и дыханіе: первое, чтобы товарищи не вздумали подшутить надо мною и не сдлали какой нибудь глупости; второе, чтобы какой-нибудь сторожъ не принялъ меня за вора и не вздумалъ бы, выскочивъ внезапно съ боку, прежде всего поколотить меня порядкомъ, чтобы, можетъ быть, потомъ уже, за вторымъ пріемомъ, допросить, кто я и за чмъ пришелъ. Первое опасеніе устранилось однако же тмъ, что сидвшіе со мною товарищи не могли оперидить меня на этомъ пути, а второе тмъ, что сторожа конечно теперь вс спятъ и мн только не должно шумть. Во всякомъ случа, я, скрпивъ сердце, далъ себ слово быть спокойнымъ, разсудительнымъ и хладнокровнымъ, не пугаться, что бы ни случилось. Глупое сердце продолжало стучать вслухъ, хотя, право, не знаю о чемъ и по что. Вдругъ я слышу подземный глухой стукъ, удара два, три сряду. Я остановился: черезъ нсколько секундъ повторилось тоже, потомъ еще разъ, а потомъ раздался слабый подземный стонъ или вздохъ. Все это, сколько я могъ заключить, полагаясь на слухъ свой, происходило въ самомъ близкомъ разстояніи отъ меня и притомъ именно «подъ землей.» Посл нсколькихъ секундъ молчанія и нсколькихъ шаговъ моихъ впередъ, повторилось опять тоже; но подземные удары были звучне и до того сильны, что мн показалось, будто земля подо мною дрогнула; стонъ, довольно внятный, исходилъ изъ земли и безспорно отъ мертвеца. Если бы я кончилъ похожденіе свое на этой точк, то уже и этого было бы довольно, и я бы конечно понын могъ бы вамъ только божиться по совсти, что все это точно святая истина и дйствительно такъ со мною случилось… но дло зашло еще дальше: я опять подвинулся нсколько шаговъ впередъ, по тому направленію, откуда звукъ до меня доходилъ, прислушивался и все подвигался ощупью впередъ. Внезапно стукъ этотъ очутился почти подо мною, у самыхъ ногъ; что-то охнуло, закашляло; земля вскрылась и разступилась; меня обдало, обсыпало землей, и мертвецъ въ беломъ саван медленно потянулся изъ могилы, прямо передо мной, никакъ не дале двухъ шаговъ… Кончимъ на этомъ; примите отъ меня совстливое увреніе, что все это случилось точно такимъ образомъ, какъ я описываю, и скажите посл этого, есть ли привиднія и живые мертвецы, или ихъ нтъ?

Я остановился и глядлъ во вс глаза на мертвеца, у котораго въ рукахъ увидлъ я, не смотря на потемки, заступъ. Я не думалъ и не могъ бжать, а стоялъ, растерявшись и не зная, что именно длать. Помню, что я хотлъ завести разговоръ съ покойникомъ, но по незнакомству съ нимъ не зналъ, съ чего начать, чтобы не сказать ему какой нибудь глупости. Къ счастью, онъ вывелъ меня изъ этого тягостнаго положенія, спросивъ самъ первый: «Кто такой ходитъ тутъ, зачмъ?» Эти слова возвратили мн память и объяснили вдругъ все. – Да я, любезный, не попаду на дорогу, сбился, отъ берега, гд и канавы не замтилъ, и не знаю куда выйти. – «А вотъ сюда ступайте, вотъ!» – Да ты что же тутъ длаешь? «Извстно что, копаемъ могилу.» – Для чего же ночью? «А когда же больше? Какъ съ вечера закажутъ, чтобы къ утру готова была, такъ когда же копать ее, какъ не ночью?»